ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ ГРАЖДАНСКОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА РФ В СВЕТЕ ГАРМОНИЗАЦИИ ПРАВОВОГО ПРОСТРАНСТВА СТРАН ЕВРАЗИЙСКОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОЮЗА.

Как свидетельствуют результаты научной деятельности, в отечественной и зарубежной литературе обозначенной проблеме уделяется некоторое внимание, хотя назвать его достаточным как по содержанию, так и по направлениям исследования, не представляется возможным[1]. Между тем познание тенденций развития законодательства позволяет глубже понять содержание и сущность данного феномена, его социальную значимость и т. д., но, что не менее важно, – перспективы его развития.

Видимо, не случайно один из известных разработчиков теории постиндустриального общества Д. Белл, говоря о важности теоретического и методологического познания тенденций социально-правовых и других явлений, отмечал, что в своих научных исследованиях он руководствовался не «глобальной теорией», а «тенденциями» развития общества, стремясь постигнуть их смысл и возможные последствия в случае достижения «своих логических пределов» в изменяющейся социальной сфере[2]. В процессе выявления и рассмотрения тенденций развития гражданского законодательства представляется необходимым обратить внимание на ряд особенностей, обусловливающих те или иные стороны их сущностной характеристики.

Во-первых, тенденции развития гражданского законодательства – это не что иное, как формирующиеся или сформировавшиеся основные направления его развития, свидетельствующие о его эволюции в целом на отраслевом уровне или отдельных его частей (подотраслей, институтов, субъинститутов).

Во-вторых, следует заметить, что при рассмотрении тенденций развития гражданского законодательства РФ на отраслевом либо иных структурных его уровнях, речь идет прежде всего о специальном (узком) понимании феномена гражданского законодательства – как совокупности только законодательных актов, из которого, собственно, и исходит Гражданский кодекс РФ (ст. 3 ГК РФ), за исключением случаев, когда в общенаучных и т. п. целях может использоваться широкая интерпретация гражданского законодательства как общей системы законодательных и иных нормативных правовых актов, с помощью которых в правовую систему вводятся новые нормы, изменяются, дополняются и т. д. действующие, отменяются устаревшие нормативные установления.

В-третьих, при исследовании особенностей тенденций развития гражданского законодательства следует отметить, то, что они в гносеологическом смысле не являются некими абстрактными, оторванными от частноправовой реальности феноменами, а несут в себе вполне определенную формально-юридическую «нагрузку» и представляются в виде определенных частноправовых идей, взглядов, устремлений, отражающих в себе те или иные особенности различных сторон развития российского гражданского законодательства, а также определенные социально-политические цели, задачи и соответствующие экономические и иные интересы.

Это же прослеживается и в процессе функционирования «центробежных» и «центростремительных» тенденций, возникающих при взаимосвязи и взаимодействии национального законодательства с правовыми актами региональных, в том числе евразийского и иных интеграционных объединений, и создающих, как отмечается в научной литературе, «проблему оптимального сочетания глобального и регионального, совмещения регионализма и универсализма»[3].

В-четвертых, особенности тенденций развития гражданского законодательства всегда связаны с определенными временными и пространственными пределами, то есть они существуют в соответствующих рамках «пространства и времени». Если, по словам Ж-Л Бержеля, право отражает особенности своего времени «и несет на себе стигматы той эпохи, когда оно формировалось»[4], то и гражданское законодательство, и тенденции его развития, будучи обусловленными экономическими, социально-культурными и иными обстоятельствами, также в чем-то опережая свое время, а нередко отставая от него, в целом эволюционируют вместе с ним.

В-пятых, говоря об идентификации тенденций гражданского законодательства как основных направлениях его дальнейшего развития и совершенствования, представляется необходимым обратить внимание на данное явление как достаточно сложное, системно-структурированное образование. В этом контексте можно выделить «общеотраслевые», носящие системный характер, тенденции развития гражданского законодательства, институциональные и некоторые иные уровни эволюции названного законодательства.

В дальнейшем представляется возможным и необходимым кратко остановиться на характеристике некоторых отраслевых системных тенденций развития гражданского законодательства РФ, имеющих принципиально важное значение для совершенствования указанной сферы законодательства, в контексте гармонизации правового пространства стран Евразийского экономического союза.

Практически каждая из стран испытывает в той или иной мере потребности в интеграции с другими странами в области экономики, финансов, права, культуры, образования и в иных сферах человеческой жизнедеятельности. В системе этого общего интеграционного направления выделяются государства, которые «тяготеют» друг к другу в силу своего, примерно, близкого уровня экономического развития, географического расположения, национальных, культурных, исторических и иных особенностей, на базе чего формируются различные региональные и субрегиональные межгосударственные интеграционные объединения.

В качестве одного из таких интеграционных объединений выступает Евразийский экономический союз, который был учрежден в соответствии с Договором о Европейском экономическом союзе от 29 мая 2014 г., вступившем в силу для Российской Федерации с 1 января 2015 г., который первоначально охватывал такие государства, как Российская Федерация, Республика Беларусь и Республика Казахстан. В конце 2014 года к данному договору присоединились Республика Армения и Кыргызская Республика.

Как следует из Договора о Евразийском экономическом союзе (ст. 4) основными целями интеграции государств – его участников являются создание условий для стабильного развития экономик соответствующих государств в интересах повышения жизненного уровня их населения, стремление к формированию единого рынка товаров, услуг, капитала, трудовых ресурсов, а также всесторонняя модернизация, кооперация и повышение конкурентоспособности национальных экономик в условиях глобализации экономического пространства[5].

Под гармонизацией цивилистических правопорядков стран Евразийского экономического союза, как представляется, следует понимать сближение правовых систем стран-участниц посредством создания, введения в действие и обеспечения применения сходных (близких) или идентичных правовых инструментов, обеспечивающих необходимое единство в правовом регулировании транснациональных сделок, финансовых и иных операций для удобства взаимоотношений хозяйствующих субъектов, снижения их транснациональных издержек, повышения эффективности хозяйственной деятельности. Такая гармонизация цивилистических правопорядков может осуществляться посредством двух взаимосвязанных механизмов – унификации, когда на базе различных правовых средств формируется единый правовой инструмент, регулирующий одинаково для всех государств-участников сообщества соответствующий аспект гражданских правоотношений, либо осуществляется сближение тех или иных норм (правил, требований) в гражданско-правовой сфере.

Как свидетельствует практика региональной унификации частного права, наибольших успехов в этом направлении достигли страны-участницы ЕС посредством принятия соответствующих регламентов Европейского парламента и Совета ЕС[6].

Примерно, сходная правовая модель унификации законодательства предусмотрена в Договоре об учреждении Евразийского экономического союза от 10 октября 2000 г., согласно статье 7 которого сближение правовых систем стран-участниц ЕврАзЭС осуществляется посредством принятия Межпарламентской Ассамблеей основополагающих нормативных правовых актов Сообщества, в том числе основ законодательства в базовых отраслях законодательства, устанавливающих единые для всех государств-членов начала правового регулирования соответствующих сфер общественных отношений.

Так, в рамках указанного направления странами-участницами ЕврАзЭС была разработана Концепция основ законодательства, регламентирующего упрощение процедур перемещения товаров, услуг, лиц и капиталов между членами указанного сообщества, Концепция основ законодательства ЕврАзЭС об инвестициях, Концепция основ таможенного законодательства ЕврАзЭС[7].

Одним из этапов евразийской интеграции выступает преобразование ЕврАзЭС в ЕАЭС (Евразийский экономический союз), в рамках которого используются следующие правовые инструменты:

а) Договор о ЕАЭС;

б) международные договоры между государствами-участниками ЕАЭС;

в) Международные договоры Союза с третьей страной;

г) решения как акты, имеющие нормативно-правовой характер, и распоряжения, носящие организационно-распорядительный характер, издаваемые органами ЕАЭС.

Однако, как представляется, основным инструментом нормотворческой деятельности ЕАЭС и гармонизации правопорядков стран его участниц являются международные договоры, заключаемые странами-участницами в рамках ЕАЭС, поскольку решения органов ЕАЭС подлежат исполнению в порядке, установленном национальным законодательством стран Союза и, следовательно, не имеют прямого действия и носят, скорее, рекомендательный (ориентирующий) характер для правопорядков государств-членов ЕАЭС как образец общего (единого) правила (нормы), которое может быть установлено в национальных законодательствах стран-участниц.

Важнейшую роль в этом направлении играет гармонизация основных тенденций развития гражданского законодательства РФ и других стран Евразийского экономического союза.

Ключевое значение в системе такой гармонизации имеет анализ тенденции, связанной с усилением роли и значения в частноправовой сфере основных начал гражданского законодательства.

В статье 1 Гражданского кодекса РФ предусмотрены такие основные начала гражданского законодательства, как равенство участников регулируемых им отношений, неприкосновенность собственности, свобода договора, недопустимость произвольного вмешательства в частные дела, необходимость беспрепятственного осуществления гражданских прав и обеспечения в случае нарушения их восстановления и судебной защиты и ряд других отправных положений. В последнее время в порядке совершенствования гражданского законодательства выше указанные основные начала были дополнены таким важным принципом, в соответствии с которым участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно.

Основные начала гражданского законодательства имеют, безусловно, важнейшее значение в регулировании гражданских отношений, их дальнейшем совершенствовании и развитии, обеспечении защиты прав и законных интересов граждан, юридических лиц и иных участников соответствующих правоотношений и могут применяться как вместе с конкретными нормами гражданского законодательства, так и в случае пробельных ситуаций в правовом регулировании – имеют прямое действие.

В правопорядках стран Евразийского экономического союза наблюдаются разные подходы, прежде всего, к интерпретации содержания таких основных начал гражданского законодательства, как добросовестность, справедливость и разумность, а также к пониманию юридических последствий нарушения указанных начал. Как отмечает один из известных казахстанских цивилистов профессор А. Г. Диденко, «широкое цитирование в судебных решениях нормы ст. 8 ГК (имеется ввиду Гражданский кодекс Республики Казахстан – М. С.) о необходимости действовать при осуществлении принадлежащих гражданам и юридическим лицам прав добросовестно, разумно и справедливо заставляет задуматься, имеет ли оно содержательное значение или является общим нравственным призывом. Во многих случаях правильные слова о справедливости и добросовестности остаются декларацией»[8].

В российском цивилистическом правопорядке таким, по своей сути, морально-этическим, нравственным категориям, как добросовестность, справедливость, придано и правовое значение. Согласно пункту 3 статьи 1 Гражданского кодекса Российской Федерации при установлении, осуществлении и защите гражданских прав и при исполнении гражданских обязанностей участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно. А в пункте 4 выше названной статьи говорится также о том, что никто не вправе извлекать преимущество из своего незаконного или недобросовестного поведения.

Как разъяснил Пленум Верховного Суда Российской Федерации в Постановлении от 23 июня 2015 г. № 25, оценивая действия сторон как добросовестные или недобросовестные, следует исходить из поведения, ожидаемого от любого участника гражданского оборота, учитывающего права и законные интересы другой стороны, содействующего ей, в том числе в получении необходимой информации. По общему правилу пункта 5 статьи 10 Гражданского кодекса Российской Федерации добросовестность участников гражданских правоотношений и разумность их действий предполагается, пока не доказано иное[9].

При рассмотрении правоположений, касающихся основных начал гражданского законодательства в правопорядках Российской Федерации и Республики Казахстан, обращает на себя внимание то обстоятельство, что в законодательствах названных государств неоднозначно интерпретируются категории добросовестности, справедливости, разумности и по-разному регламентируются как сами действия, когда стороны должны проявлять добросовестность, так и юридические последствия недобросовестного поведения участников гражданских правоотношений.

По смыслу положений, закрепленных в статье 8 Гражданского кодекса Республики Казахстан феномены справедливости, добросовестности и разумности равнозначны и в качестве последствия их нарушения предусмотрена лишь одна санкция – отказ в защите права. В действительности, как справедливо замечает А. Г. Диденко, «каждое из этих явлений имеет самостоятельное значение с различными последствиями …»[10].

Обязанность действовать добросовестно предусмотрена пунктом 4 статьи 8 Гражданского кодекса Республики Казахстан:

«Граждане и юридические лица должны действовать при осуществлении принадлежащих им прав добросовестно, разумно и справедливо, соблюдая содержащиеся в законодательстве требования, нравственные принципы общества, а предприниматели – также правила деловой этики.

Эта обязанность не может быть исключена или ограничена договором. Добросовестность разумность и справедливость действий участников гражданских правоотношений предполагается».

В связи с этим представляется необходимым обратить внимание на следующее.

Во-первых, прежде всего, здесь речь идет о том, что граждане и иные субъекты гражданских правоотношений должны действовать добросовестно, разумно и справедливо при осуществлении (выделено мною – М. С.) принадлежащих им прав, что вряд ли можно признать корректным, по меньшей мере, с юридической точки зрения, ибо в данном случае круг действий, где, безусловно, должны соблюдаться указанные основные начала гражданского законодательства, явно «заужен», исключив из него действия, связанные с приобретением гражданских прав, их прекращением и некоторые другие акты.

Во-вторых, трудно также согласиться и с тем, что в выше приведенном положении «акцент» сделан только на «осуществлении» принадлежащих субъектам прав, упуская из внимания такой важный аспект правового регулирования, как исполнение субъектами своих обязанностей (выделено мною – М. С.), где, безусловно, требование соблюдения добросовестности и справедливости также должны соблюдаться.

В-третьих, пункт 5 статьи 8 Гражданского кодекса Республики Казахстан предоставляет суду право при нарушении указанных в данной статье требований отказать лицу в защите принадлежащего ему права – единственное последствие, которое, как представляется, нуждается в его дифференциации в зависимости от тех или иных конкретных обстоятельств дела как это предусмотрено российским гражданским законодательством.

Как разъяснил Пленум Верховного Суда Российской Федерации в выше приведенном Постановлении № 25 (абз. 5 пункта 1), если будет установлено недобросовестное поведение одной из сторон, суд в зависимости от обстоятельств дела и с учетом характера и последствий такого поведения отказывает в защите принадлежащего ей права полностью или частично, а также применяет иные меры, обеспечивающие защиту интересов добросовестной стороны или третьих лиц от недобросовестного поведения другой стороны (пункт 2 статьи 10 ГК РФ), например, признает условие, которому недобросовестно воспрепятствовала или содействовала эта сторона соответственно наступившим или ненаступившим (пункт 3 статьи 157 ГК РФ); указывает, что заявление такой стороны о недействительности сделки не имеет правового значения (пункт 5 статьи 166 ГК РФ).

В сравнительном плане представляет некоторый интерес решение обсуждаемой проблема в гражданском правопорядке Кыргызстана. В Гражданском кодексе Кыргызской Республики в статье 2 изложены в целом те же основные начала гражданского законодательства, что и предусмотренные в статье 1 Гражданского кодекса Российской Федерации, за исключением того, что там не названы такие «начала», как добросовестность и разумность, о чем законодатель упоминает лишь в пункте 5 статьи 9 названного Кодекса, согласно которому в случаях, когда закон ставит защиту гражданских прав в зависимость от того, осуществлялись ли они добросовестно и разумно, добросовестность и разумность участников гражданских правоотношений предполагается.

В пунктах 1-2 статьи 9 Гражданского кодекса Кыргызской Республики сформулировано общее положение о запрете злоупотребления правом в различных формах, в том числе о недопустимости использования гражданских прав в целях ограничения конкуренции, а также о запрете использования доминирующего положения на рынке. А в качестве последствий нарушения запрета злоупотребления правом Гражданский кодекс Кыргызской Республики предусматривает, что суд может отказать лицу в защите принадлежащего ему права, а также то, что лицо, злоупотребившее правом, обязано восстановить положение потерпевшего, возместить ему причиненный ущерб (пункты 3-4 статьи 9 ГК КР).

В связи с этим хотелось бы обратить внимание на следующее.

Прежде всего в Гражданском кодексе Кыргызской Республики добросовестность и разумность (сами по себе не идентичные категории), по сути, отождествляются с такой конструкцией, как недопустимость злоупотребления правом, что в понятийном смысле далеко не одно и то же. Если злоупотребление правом связано именно с осуществлением права «во зло», то недобросовестное поведение может выражаться, кроме того, и в действиях по исполнению должником своих обязанностей, а также и в иного характера действиях, когда последние непосредственно не соединены ни с осуществлением субъективных прав, ни с исполнением обязанностей: например, когда в процессе ведения переговоров о заключении договора одна сторона предоставляет контрагенту информацию о своем «хорошем» финансовом положении, что явно не соответствует действительности и т. д.

Отсутствие четкого понимания феноменов добросовестности и разумности еще более усиливается той частью предложения, используемого в пункте 5 статьи 9 Гражданского кодекса Кыргызской Республики, которая выражена в достаточно неопределенной форме: «В случае, когда закон ставит защиту гражданских прав в зависимость от того, осуществлялись ли эти права добросовестно и разумно …».

В связи с этим может возникнуть мысль о том, что здесь защита гражданских прав напрямую поставлена в зависимость от каких-то конкретных случаев, предусмотренных законом, связанных с тем, осуществляются ли эти права добросовестно и разумно или нет, что вряд ли соответствует смыслу, который имел ввиду законодатель, формулируя выше приведенное положение.

Что касается последствий нарушения запрета злоупотребления правом – возможность у суда отказать в защите права, восстановление положения потерпевшего от злоупотребления, возмещение причиненного ущерба, – то, думается, такие последствия должны носить более широкий характер и связаны с теми или иными конкретными обстоятельствами дела.

В связи с выше отмеченным можно сделать общий вывод о том, что исходя из существующего законодательного материала национальных правопорядков стран Евразийского экономического союза, а также с учетом их правоприменительной практики, необходимо формирование общей доктрины понимания феноменов добросовестности и справедливости с использованием достижений опыта западно-европейских стран, что способствовало бы обеспечению необходимого единства в интерпретации указанных феноменов, а также в формировании основных подходов в законотворческой деятельности государств-участников ЕАЭС.

Вторая тенденция в развитии гражданского законодательства Российской Федерации в контексте гармонизации правового пространства стран Евразийского экономического союза может быть обозначена как углубление частноправовых начал и одновременное усиление публично-правового воздействия в регулировании гражданских отношений.

Принципиально важным обстоятельством, свидетельствующим об углублении частноправовых начал в гражданском законодательстве, является новая конструкция недействительности сделки. Если по ранее действовавшему законодательству Российской Федерации сделка, противоречащая закону, считалась, по общему правилу, недействительной (ничтожной), то в соответствии с актуализированным положением, закрепленным в пункте 1 статьи 168 Гражданского кодекса РФ, по общему правилу, сделка, нарушающая требования закона или иного правового акта, является оспоримой, если из закона не следует, что должны применяться другие последствия нарушения, не связанные с недействительностью сделки. Иначе говоря, если заинтересованная сторона не оспорит в судебном порядке такую сделку и суд не признает ее недействительной, то она будет действовать и подлежит исполнению как обычная правомерная сделка.

Аналогичный подход к квалификации сделок, противоречащих закону, закреплен в Гражданском кодексе Республики Казахстан (ст. 157 ГК РК).

Таким образом, законодатель в подобных случаях, в качестве общего правила, отказался в публично-правовом порядке (императивно) от констатации недействительности сделки, нарушающей требования закона или иного правового акта, как ничтожной, предоставив возможность для частной инициативы в судебном порядке оспорить такую сделку с тем, чтобы суд признал ее недействительной.

Однако, в отличие от российского и казахстанского цивилистических правопорядков, в Гражданском кодексе Республики Беларусь содержится иное (противоположное) правило, которое, собственно, ранее было в Гражданском кодексе Российской федерации. Согласно статье 169 Гражданского кодекса Республики Беларусь сделка, не соответствующая требованиям законодательства, ничтожна, если законодательный акт не устанавливает, что такая сделка оспорима или не предусматривает иных последствий нарушения. Такая же конструкция недействительности сделки, не соответствующей требованиям закона, закреплена в статье 185 Гражданского кодекса Кыргызской республики.

Усиление частноправовых начал в гражданском законодательстве проявляется также и в том, что в порядке новеллизации гражданского законодательства Российской Федерации был существенно изменен характер и содержание последствий недействительности (ничтожности) сделки, совершенной с целью, противной основам правопорядка или нравственности (статья 169 ГК РФ), когда законодатель, в качестве общего правила, предусмотрел наступление последствий совершения такой сделки в виде двусторонней реституции либо в соответствующих случаях – возмещения стоимости имущества, если иное не предусмотрено законом (пункт 2 статьи 167 ГК РФ).

В правопорядках других государств-членов ЕАЭС подобная конструкция недействительности сделки имеет иное название. Так, например, в Гражданском кодексе Республики Беларусь закреплена статья 170, которая обозначена: «Ничтожна сделка, совершение которой запрещено законодательством», где предусмотренные правовые последствия связаны с тем, имел ли место умысел на совершение такой сделки у обеих сторон или только у одной из них.

На усиление частноправовых начал и обеспечение законных частных интересов субъектов направлен и ряд иных нормативных новелл: требование о признании оспоримой сделки недействительной может быть предъявлено только стороной сделки или иным лицом, указанным в законе; оспоримая сделка может быть признана недействительной, если она нарушает права или охраняемые законом интересы лица, оспаривающего сделку, в том числе повлекла неблагоприятные для него последствия (абзацы 1 и 2 статьи 166 ГК РФ).

Вместе с тем в реформируемом гражданском законодательстве достаточно отчетливо прослеживается и другая – противоположная тенденция – усиление публично-правовых элементов, властно-императивных правовых средств регламентации гражданских общественных отношений. Так, в императивном порядке определен исчерпывающий перечень организационно-правовых форм, в которых могут создаваться некоммерческие организации (параграфы 6 и 7 главы 4 «Юридические лица» ГК РФ).

Ряд нормативных новелл публично-правового характера касается государственной регистрации юридических лиц (статья 51 ГК РФ), учредительных документов, используемых для этих целей, порядка внесения в них изменений, дополнений (статья 52 ГК РФ), сроков исковой давности и т. д. Примечательно, в этом отношении, например, Французский гражданский кодекса, статья 16-9 которого так и обозначена «Положения настоящей главы относятся к нормам публичного порядка»; такие нормы носят императивный характер и не могут быть изменены частными соглашениями.

Подобное усиление влияния публично-правовых средств в частноправовой сфере – тенденция, носящая, практически, универсальный (общий) характер, свойственная, в том числе, правопорядкам стран-участниц ЕАЭС, несмотря на их национальные, экономические, культурно-исторические и иные особенности, что обусловлено тесным взаимодействием частноправовых и публично-правовых отношений, необходимостью обеспечения частных прав и законных интересов, их свободной реализации на практике.

Один из важных моментов в исследовании проблем частноправовых и публично-правовых начал в гражданском законодательстве связан с выяснением соотношения названных начал и обеспечением их взаимодействия в гражданско-правовом регулировании общественных отношений. С теоретических и практических позиций крайне важно определить те критерии (пределы), исходя из которых публичная власть может «вмешиваться» в частноправовую сферу и, наоборот, последняя – «вторгаться» в публичный правопорядок.

Общие такие критерии (пределы) указаны в форме ряда основных начал гражданского законодательства: равенство участников гражданских правоотношений, неприкосновенность собственности, свобода договора, недопустимость произвольного вмешательства в частные дела и др. Гражданские права могут быть ограничены лишь на основании закона и только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, обеспечения обороны страны и безопасности государства, прав и законных интересов других лиц. Такие основополагающие положения гражданского законодательства закреплены в гражданских кодексах всех стран-участниц ЕАЭС.

Однако, безусловно, при определении соотношения и взаимодействия публичного правопорядка и частноправовой сферы необходимо выработать общий концепт в осмыслении взаимосвязи указанных явлений. Так, в решениях Конституционного Суда Российской Федерации сформулирован общий принцип соразмерности (пропорциональности) и сбалансированности[11], который направлен на обеспечение органического сочетания частных и публичных интересов. Органы власти не могут налагать на граждан обязательства, превышающие установленные пределы необходимости, вытекающей из публичного интереса, для достижения цели, преследуемой данной мерой. Если установленные обязательства явно непропорциональны целям, мера будет аннулирована[12].

Думается, аналогичное принципиальное положение полезным было бы закрепить в правовом акте, имеющем наднациональный уровень в правовом пространстве государств ЕАЭС, с тем, чтобы в последующем данный принцип мог получить отражение в национальных законодательствах соответствующих стран.

Важнейшей тенденцией развития гражданского законодательства в контексте гармонизации правопорядков стран евразийского экономического союза выступает также необходимость сближения и унификации ряда нормативных средств, конструкций и других правовых инструментов в сфере инвестиционного законодательства. Указанная тенденция всегда является одним из приоритетных направлений в сфере интеграционных отношений государств как на глобальном, так и региональном уровнях.

Правовое регулирование инвестиционных отношений осуществляется, как правило, на двух уровнях – наднациональном и национальном – соответственно международными договорами двустороннего и многостороннего характера и нормами внутригосударственного законодательства. Указанные уровни правового регулирования инвестиционных отношений тесно взаимосвязаны и нередко «пересекаются», в частности при обеспечении прав и законных интересов иностранных инвесторов, предоставлении гарантий организациям, в которые вкладываются иностранные инвестиции.

При этом, говоря о гармонизации правопорядков стран Евразийского экономического союза в сфере иностранных инвестиций, методологически необходимо учитывать то, что на инвестиционные взаимоотношения государств указанного регионального объединения оказывают влияние обстоятельства различного характера: одни из них обусловлены общими моментами, присущими всем либо большинству таких государств, и имеющими рыночную природу, а другие – связаны с национальными, историческими, социально-культурными и иными подобного рода особенностями соответствующих национальных государств, уровнем их экономического развития и т. д.

Среди обстоятельств общего (рыночного) характера, обусловливающих правовое регулирование инвестиционных отношений, можно указать на то, что в Российской Федерации, Республике Казахстан, Республике Беларусь правовой режим организаций с прямыми иностранными инвестициями в большей мере приближен к национальному режиму, в то время как, например, в Кыргызской Республике в отношении компаний с иностранными инвестициями применяются некоторые специфические инвестиционные инструменты по сравнению с национальным режимом. Так. в Российской Федерации, Республике Казахстан, Республике Беларусь иностранные инвесторы могут приобретать в частную собственность земельные участки, в том числе с целью возведения на них зданий (сооружений и т. д.), иной комплексной застройки. Однако иной порядок установлен в законодательстве Кыргызской Республики, где предоставление и передача в собственность иностранным гражданам и иностранным юридическим лицам земель сельскохозяйственного назначения не допускается в соответствии с Земельным кодексом Кыргызской Республики (п. 1 ст. 5).

Говоря об общих моментах, обусловливающих наднациональный уровень правового регулирования инвестиционных отношений, то в этом направлении возможно и необходимо осуществить ряд мер, связанных с унификацией либо сближением соответствующих правоположений в сфере инвестиций между участниками-государствами Евразийского экономического союза.

Во-первых, на уровне наднационального регулирования инвестиционных отношений принципиально важной для всех участников Евразийского экономического союза является необходимость определиться с содержанием таких ключевых категорий, как инвестор, иностранные инвестиции, прямые иностранные инвестиции, организатор инвестирования, национализация иностранных инвестиций, убытки от национализации иностранных инвестиций и некоторые другие. Так, например, практически во всех инвестиционных правопорядках государств Евразийского экономического союза отсутствует более или менее четкое различие в понимании категорий инвестирования и предпринимательской деятельности, что, безусловно, не тождественные понятия. Так, в российском инвестиционном законодательстве, в отличие от инвестиционных правопорядков других государств-членов Евразийского экономического союза, конструкция прямых иностранных инвестиций эксплицитно охватывает также такие понятия, как лизинг, создание филиалов иностранных юридических лиц на территории России, что вряд ли можно признать обоснованным. Более правильным представляется квалифицировать такие явления как предпринимательская деятельность.

В отношении понимания конструкции прямых иностранных инвестиций в российской и зарубежных (членов ЕАЭС) доктринах также отсутствует единство мнений. В российской литературе одни ученые выделяют в качестве конституирующего признака прямых иностранных инвестиций то, что такие инвестиции вкладываются в реальное производство (реальные объекты), другие – полагают, что главной целью здесь выступает приобретение контроля над организатором инвестирования. По-разному указанная инвестиционная конструкция интерпретируется в правопорядках и иных государств-членов ЕАЭС.

Во-вторых, как представляется, гармонизация инвестиционных правопорядков стран Евразийского экономического союза необходима и в отношении понимания юридического режима иностранных инвестиций и его законодательного закрепления. В инвестиционных правопорядках практически всех стран-участниц Евразийского экономического союза в отношении организаций с иностранными инвестициями автоматически применяется национальный режим. Однако законодательное закрепление общего понятия данной конструкции отсутствует. Так, в статье 6 Закона Республики Армения «Об иностранных инвестициях» говорится, что иностранные инвестиции и связанный с ними правовой режим в Республике Армения не может быть менее благоприятным, чем режим для имущества, имущественных прав и инвестиционной деятельности граждан, предприятий, учреждений и организаций Республики Армения. Однако такая общего характера констатация вряд ли может вносить ясность в понимание конструкции правового режима иностранных инвестиций, ибо правовой режим имущества, инвестиционной деятельности указанных субъектов по законодательству Республики Армения различается в зависимости от тех или иных особенностей, при наличии которых осуществляются инвестиции.

В-третьих, в уточнении на наднациональном уровне нуждается и проблема, связанная с предоставлением иностранным инвесторам дополнительных гарантий, не следующих из национального режима, от неблагоприятных изменений для иностранных инвесторов национального инвестиционного законодательства. Как свидетельствует практика, на внутригосударственном уровне участников Евразийского экономического союза эта проблема решается неоднозначно. Так, в инвестиционном правопорядке Российской Федерации на внутригосударственном уровне установлены инвестиционные гарантии, не вытекающие из ее национального режима, которые, по сути, являются актом ее доброй воли, и не связаны с международными обязательствами.

В других государствах-участках Евразийского экономического союза эта проблема решается несколько иначе: предоставление указанных дополнительных льгот и гарантий иностранным инвесторам осуществляется в порядке, установленном внутринациональным законодательством, а также международными соглашениями.

В качестве распространения среди государств-участников ЕАЭС положительного опыта привлечения иностранных инвестиций полезной представляется модель, используемая в инвестиционном правопорядке Казахстана. Одним из способов привлечения иностранных инвестиций в приоритетные секторы экономики Республики Казахстан является предоставление государственных натуральных грантов. В соответствии с Законом Республики Казахстан от 28 февраля1997 года «О государственной поддержке прямых инвестиций» в качестве одной из форм льгот и преференций, предоставляемых иностранным инвесторам для реализации инвестиционного проекта, являются государственные натуральные гранты (ст. 7). В соответствии с положениями Закона о земле инвесторы, как казахстанские, так и иностранные, могут получить земельные участки и право землепользования в виде государственных натуральных грантов (ст. 8).

Важнейшей тенденцией развития гражданского законодательства в современных условиях выступает необходимость совершенствования законодательства о праве собственности и иных вещных правах. Примечательно, кардинальная реформа вещного права в Российской Федерации в соответствии с Концепцией развития гражданского законодательства РФ была подготовлена Советом при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства и даже принята в первом чтении Государственной Думой РФ в апреле 2012 г. в составе законопроекта о новой редакции Гражданского кодекса РФ[13], однако в силу различных обстоятельств до сих пор остается нереализованной.

Безусловно, важным в контексте сближения правопорядков стран ЕАЭС является обеспечение необходимого единства в понимании собственности, формировании структуры юридической конструкции права собственности, особенно в отношении недвижимого имущества. На сегодня в этом направлении в законодательствах стран-участниц ЕАЭС наблюдаются различия в правовом регулировании, в том числе достаточно существенные.

Так, в российском гражданском законодательстве закреплена такая юридическая конструкция, как единый недвижимый комплекс – совокупность объединенных единым назначением зданий, сооружений и иных вещей, неразрывно связанных физически или технологически, в том числе линейных объектов (железные дороги, линии электропередач и др.), либо расположенных на одном земельном участке. Однако указанные объекты могут считаться единым недвижимым комплексом только при условии, что на совокупность всех этих объектов зарегистрировано в едином государственном реестре прав на недвижимое имущество право собственности в целом как на одну недвижимую вещь (абз. 1 ст. 1331 ГК РФ).

Следовательно, российское законодательство допускает (на практике это достаточно распространено) и такие ситуации, когда, например, право собственности на здание, сооружение и т. д. зарегистрировано на одного субъекта, а право собственности на земельный участок, на котором находятся указанные объекты недвижимости, принадлежит другому лицу, что на практике порождает немало споров и иных трудностей.

Иной подход к праву собственности в отношении комплекса объектов недвижимости закреплен в законодательстве Республики Казахстан. В соответствии со статьей 37 Закона о земле РК право собственности на здания, строения и сооружения «автоматически» влечет за собой право собственности на земельный участок, который занят указанными зданиями, строениями и сооружениями.

Единая модель права собственности, когда здания (сооружения и т. д.), их части имеют ту же правовую принадлежность, что и земельный участок, на котором находятся эти объекты недвижимости, отсутствует (за исключением Казахстана) в национальных законодательствах государств ЕАЭС. Подобная конструкция права собственности на земельный участок и иные находящиеся на нем объекты недвижимости как на единый объект недвижимости могла бы послужить рекомендуемой моделью для совершенствования законодательства о праве собственности в национальных правопорядках государств-членов ЕАЭС.

Законодательства государств-участников ЕАЭС также по-разному регламентируют формы собственности. Например, Гражданский кодекс Республики Казахстан выделяет две формы собственности – частную (ст. 191) и государственную (ст. 192). Аналогичные формы собственности закреплены и в Гражданском кодексе Кыргызской Республики.

Несколько иной подход наблюдается в законодательстве Республики Беларусть, где, наряду с частной и государственной формами собственности, предусмотрена также и общая (долевая) собственность.

Значительно более широкий круг форм собственности закреплен в законодательстве Республики Армения. Согласно Закону «О собственности в Республике Армения» от 31 октября 1990 г. № С-0178-1 собственность в Республике Армения выступает в форме собственности граждан, коллективной и государственной собственности, а также смешанной формы собственности, в том числе совместных предприятий. Более того, законодательными актами Республики Армения могут устанавливаться и иные формы собственности.

Примечательно, в российском правопорядке в 90-е годы ряд из указанных форм собственности – коллективная, смешанная, совместная – упоминались в законодательстве, однако вскоре были исключены из него как признанные ошибочными.

В настоящее время в Российской Федерации в соответствии с положением, закрепленным в пункте 1 статьи 212 Гражданского кодекса РФ, признаются частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности. Что касается последних (иных форм собственности), то следует заметить, что они в российском законодательстве на сегодняшний день так и не получили какого-нибудь конкретного отражения. И, видимо, не случайно, ибо в основе выделения в законодательстве таких форм собственности, как коллективная, смешанная, совместная собственность предприятий и т. п., лежит, по меньшей мере, «смешение» юридических и экономических понятий в сфере собственности.

В действительности, как представляется, существует две формы (типа) собственности – частная и публичная, в рамках которых могут быть выделены различные виды права собственности. Так, в рамках публичной формы (типа) права собственности могут быть выделены такие ее виды, как государственная собственность республик, государственная собственность административно-территориальных единиц (образований) – областей (краев), собственность муниципальных образований и др. Соответственно, о видах (разновидностях) частной формы (типа) собственности можно говорить как о праве частной собственности граждан, юридических лиц, их объединений.

Поэтому в правопорядках государств-участников ЕАЭС в доктрине о собственности назрела необходимость в выработке единого понимания либо, по меньшей мере, в сближении позиций во взглядах на такие категории, как собственность, право собственности, ее формы (типы) и виды с тем, чтобы в национальных законодательствах обеспечить необходимую по указанной проблематике.

Не менее острый характер носит и проблема, касающаяся правовой регламентации так называемых ограниченных вещных прав – вещных прав лиц, не являющихся собственниками.

Российское законодательство предусматривает ряд таких ограниченных вещных прав, в частности: право пожизненного наследуемого владения земельным участком, право постоянного (бессрочного) пользования земельным участком, сервитуты, право хозяйственного ведения имуществом, право оперативного управления имуществом.

Несколько иной круг ограниченных вещных прав предусмотрен в гражданском кодексе Республики Казахстан: право землепользования, право хозяйственного ведения, право оперативного управления (п. 1 ст. 195). Кроме того, законодательством Казахстана предусмотрены и иные, не указанные в названном Кодексе, ограниченные вещные права – сервитут, право временного пользования земельным участком, находящимся в частной собственности, право недропользования, залог и др.

Аналогично, различный неисчерпывающий по составу перечень ограниченных вещных прав предусмотрен в национальных законодательствах и других государств – участников ЕАЭС, что, очевидно, обусловлено историческими, национально-культурными и иными особенностями правопорядков государств Евразийского экономического союза. Поэтому основная проблема здесь заключается не в том, чтобы выработать для всех государств некий единый, исчерпывающий перечень ограниченных вещных прав, что практически вряд ли возможно, а в том, чтобы осуществить сближение доктринальных позиций в понимании и идентификации соответствующих прав на вещи как ограниченных вещных прав и обеспечить единый подход в правоприменительной деятельности, в частности, связанной с их защитой.

В цивилистической литературе наметились два основных подхода к пониманию вещных прав: «элементарная» конструкция и «собственническая» модель. В основе «элементарной» конструкции лежит принцип – на вещь может существовать только одно право собственности; все другие права на нее являются правами на чужую вещь, производными от права собственности, и носят ограниченный характер.

Принципиальной особенностью «собственнической» модели является то, что систему вещных прав составляют не право собственности и группа прав на чужие вещи (ограниченные вещные права), а система нескольких субъективных прав собственности, расположенных в иерархическом порядке. При этом особое значение здесь придается характеристике лиц, которым принадлежит то или иное субъективное право собственности[14].

Поскольку «собственническая» модель вещного права характерна для англо-саксонской системы права, то для правопорядков стран ЕАЭС, основанных на принципах континентальной системы права, вполне приемлемой можно считать «элементарную» конструкцию вещного права, которая сформировалась на европейской вещно-правовой традиции.

Исходя из указанной традиции полезным было бы закрепить в порядке наднационального регулирования в рамках правового пространства стран-участниц ЕАЭС общий принцип о том, что к ограниченным вещным правам применяются нормы о праве собственности, если иное не предусмотрено национальным законодательством и не противоречит сущности и назначению этого права, что способствовало бы формированию необходимого единства в понимании ограниченных вещных прав, их применении в практической деятельности, а также в выработке основного концептуального подхода к предстоящему реформированию законодательства о вещных правах в Российской Федерации и других странах ЕАЭС.

В качестве резюме по обсуждаемой проблематике можно отметить следующее.

Во-первых, интеграция правопорядков стран-участниц ЕАЭС обусловлена экономическими, географическими и рядом иных факторов социального развития и выражается в разработке системы различных инструментов (средств, способов, форм) наднационального регулирования, когда посредством функций, переданных наднациональным органам, осуществляется гармонизация законодательств государств-участников Союза.

Во-вторых, важнейшее значение в системе гармонизации частного права стран ЕАЭС имеет сближение основных тенденций развития гражданского законодательства названных стран, ключевое значение в котором принадлежит формированию и закреплению в национальных правопорядках единых положений, касающихся основных начал гражданского законодательства государств-членов ЕАЭС.

В-третьих, усилиями научного сообщества стран евразийского экономического союза, опираясь на национальное законодательство, практику его применения, необходимо формировать общие доктринальные подходы к осмыслению существующих и появляющихся новых тенденций развития гражданского законодательства, выработке общих принципов, основных начал его дальнейшей эволюции, что, как представляется, отнюдь не означает уменьшения роли и значения национального гражданского законодательства либо его постепенную замену правовыми установлениями «наднационального» характера, а, напротив, предполагает дальнейшее совершенствование и развитие национального гражданского законодательства с учетом экономических, исторических, социально-культурных и иных особенностей каждого из государств-участников евразийского экономического союза.

В-четвертых, пределы наднационального правового регулирования, как представляется, определяются экономическими, финансовыми, научно-техническими и иными возможностями, а также политической волей государств-участников ЕАЭС, передающих часть своих полномочий наднациональному регулятору как единому центру, принимающему решения по выработке единой согласованной экономической, правовой и иной политики на территории государств-участников, составляющих общее, гармонизированное экономическое и правовое пространство.

В-пятых, с целью повышения эффективности деятельности по дальнейшей гармонизации правопорядком стран-участниц ЕАЭС, как представляется, полезным было бы изменить, по сути, рекомендательный характер решений, принимаемых наднациональными органами ЕАЭС, придав им обязательную юридическую силу и прямое действие в отношении правопорядков стран-участниц, как это имеет место в соответствующей практике Европейского Союза.

В-шестых, учитывая, что основополагающее значение в обеспечении гармонизации частноправовых порядков стан-участниц ЕАЭС имеют сближение и унификация, прежде всего, основных начал (принципов) гражданского законодательства, представляется полезной разработка и принятие государствами-участниками ЕАЭС международного договора – Соглашения «О принципах гармонизации гражданского законодательства государств-участников ЕАЭС».

В-седьмых, при выборе тех или иных конкретных видов правовых инструментов, обеспечивающих сближение правовых систем в рамках рассматриваемого интеграционного объединения, необходим поиск баланса интересов стран-участниц. В настоящее время в качестве таких наиболее эффективных правовых инструментов гармонизации правопорядков стран ЕАЭС могут выступать международные договоры государств – его участников, а также акты, аналогичные регламентам Европейского Союза.