«СУБЪЕКТНАЯ» ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ МОДЕЛЬ ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ

Для исследования феномена собственности представителями разных наук используются различные методы познания. Так, в советский период в качестве методологического образца широко пропагандировался метод исследования собственности, который был использован основоположником марксизма К. Марксом в его знаменитом труде «Капитал».

Собственность – уникальный феномен, имеющий множество граней (сторон), всегда находится в «поле зрения» различных наук и выступает в качестве глобального фактора как национального, так и мирового характера. Собственность проявляет себя практически во всех сферах социальной жизни, оказывая влияние на все важнейшие события и процессы, происходящие в обществе: лежит в основе социально-экономической системы общества; определяет социальные, экономические, политические, правовые и иные институты общества; воздействует на сознание народа, его культуру, быт и другие аспекты жизни людей.

Собственность, образно говоря, есть гигантский социальный узел, где фокусируются наиболее важные устремления и интересы людей, наиболее тесно переплетаются индивидуальное, особенное и общее, частное, общественное и публичное и т. д. Познать собственность – значит понять социально-экономическую основу общества, «логику» развития его ключевых институтов, их современное состояние.

На протяжении всей социальной истории человечества люди пытались понять сущность феномена собственности, разрешить в научном и практическом плане связанные с ней проблемы: философские, экономические, политические, правовые, психологические и др. А потому вряд ли возможно, хотя бы даже бегло, перечислить все важнейшие труды, созданные по этой проблематике. С учетом отмеченного основная цель данного исследования – высказать некоторые соображения по вопросу о методологии познания феномена частной собственности, которые могли бы позволить переосмыслить ряд базовых правовых понятий, категорий, конструкций, связанных с развитием метода цивилистического научного исследования собственности в современных условиях.

Сегодня в науке сформировалось множество различных методов, подходов к осмыслению феномена собственности: философские, экономические, политические, правовые, психологические, природно-биологические и др. С гносеологической точки зрения здесь прежде всего возникает вопрос, касающийся природы такого явления, как собственность.

В правовой, экономической и иной литературе сложились два подхода к пониманию собственности.

Первый подход, согласно которому собственность есть экономический субстрат, в значительной мере связан с ее марксистской трактовкой. По мысли К. Маркса, «собственность (присвоение) есть условие производства»[1], а «всякое производство есть присвоение индивидуумом предметов природы в пределах определенной общественной формы и посредством ее»[2]. Из приведенной экономической концепции собственности исходили основатели советской юридической школы, однако и в современный период такой взгляд на сущность собственности разделяют многие исследователи. Так, по мнению А. Я. Рыженкова и А. Е. Черноморца, «говорить о собственности в подлинном смысле этого слова как юридической категории можно лишь условно»[3]. Как полагают названные авторы, собственность – экономическая категория; более того, по их мысли, право собственности – «это социально-экономическое явление действительности в его юридическом преломлении»[4].

Другие исследователи феномена собственности занимают противоположную позицию, рассматривая собственность как исключительно правовое явление. Так, В. П. Шкредов отмечал, что собственность, бывшая испокон веков основным институтом права, непонятным образом вдруг превратилась в основное производственное отношение, определяющую категорию политической экономии. Автор отмечал: «Настало время для того, чтобы наука о праве вернула себе собственность в качестве своего специфического предмета. Не в политэкономии, а именно в юридической науке собственность должна занять место „исходной“ и „основной“ категории»[5]. Попытки экономистов обнаружить собственность саму по себе, по мнению В. П. Шкредова, приводят обычно к тому, что юридические явления выдаются за экономические[6].

В. П. Шкредов подчеркивал независимость абстрактного, всеобщего определения права собственности от конкретных жизненных сфер: «Определение собственности как системы права и реальных правоотношений владения, пользования и распоряжения относится практически ко всем сферам жизни общества, в которых существуют имущество, имущественные отношения. В этой независимости от вполне определенной социальной сферы заключается абстрактное, всеобщее определение права собственности, непосредственно приложимое как к экономике, так и к непроизводственной деятельности, связанной прямо или косвенно с использованием какого-либо имущества»[7].

К пониманию собственности как феномена, относящегося исключительно к правовой сфере, подходят и некоторые другие исследователи. Так, С. Л. Франк отмечал: «Идея собственности целиком принадлежит к области права и вне ее не имеет никакой силы»[8]. По мысли Р. Штаммлера, понятие права, правового регулирования является необходимым логическим условием всех политико-экономических исследований[9], что, надо полагать, касается и собственности. Сущность собственности идентифицируют с правом и некоторые зарубежные, в частности американские, исследователи[10].

Вместе с тем следует заметить, что как сторонники экономической концепции собственности (собственности как «присвоения»), так и приверженцы взгляда на собственность как правовой феномен, в сущности, не отрицают правового регулирования отношений собственности и влияния последних на правовое регулирование. Так, Ю. К. Толстой, не опровергающий юридического содержания собственности и признающий правовое понятие собственности, делает акцент на том, что экономическая категория собственности должна служить своего рода «заставкой для раскрытия юридического содержания собственности»[11]. Юридическую сторону собственности названный автор считает вторичной (производной) от экономической стороны данного явления. Аналогично Е. А. Суханов, рассматривая собственность как «экономическое (фактическое) отношение, подвергаемое правовому воздействию»[12], обращает внимание на то, что собственность, «будучи исходным экономическим отношением… определяет… по существу основу экономической жизни общества»[13].

Иной подход к соотношению «экономического» и «правового» в интерпретации собственности можно найти у других правоведов, а также представителей философской мысли. Так, по мнению Р. Штаммлера, вне юридического регулирования общественные производственные отношения, в том числе собственности, вообще не существуют[14].

Г. Ф. Гегель, рассуждая о разных сторонах собственности, не рассматривал экономическую сторону в качестве конституирующей, определяющей при характеристике правовых отношений собственности. Правовая сторона собственности, по мысли философа, имеет свою ценность, в ней выражается свобода «духа», сознание человека. По Гегелю, не из экономической стороны собственности происходит юридическая сторона, а наоборот, на основе правового, законодательного определения и закрепления собственности выстраивается экономическое содержание[15]. Мыслитель подчеркивал, что «собственность покоится на договоре и на формальностях, которые делают ее доказательной и правомерной»[16].

Можно сделать краткий вывод о том, что с методологических позиций вряд ли корректно при соотнесении экономической и юридической сторон собственности отдавать предпочтение какой-либо одной из них, возводя ее до «статуса» основного, конституирующего признака феномена собственности. В таком сложном социальном явлении, как собственность, необходимо четко различать различные аспекты (ракурсы) его видения: экономический, правовой (юридический), психологический и другие, которые могут быть противопоставлены лишь до известных пределов, за которыми они выступают как неотъемлемые элементы собственности.

Для целей экономической науки представляется вполне достаточным и органичным исследовать собственность как присвоение индивидом (группой людей) тех или иных материальных благ в процессе производства (производственное, экономическое потребление) и как результат такого присвоения (готового продукта производства). Так, Г. И. Черкасов к объектам собственности, наряду с другими, относит власть, привилегии, свободу, безопасность и т. п.[17], что для целей экономического анализа (как возможность извлечения той или иной выгоды, в том числе экономического характера, из данных благ), очевидно, является приемлемым, но вряд ли корректно с точки зрения науки и методологии правоведения.

Для юриспруденции же в «предметном» отношении важен иной – правовой – аспект собственности как сложного, многогранного социального явления. Экономический, правовой, психологический и иные аспекты собственности вместе призваны дополнять друг друга, расширяя и углубляя понимание такого уникального социального явления, как собственность.

Отсюда также следует вывод о том, что методологически неправильно представлять собственность в виде нескольких различных явлений: экономического отношения собственности (как присвоения средств и предметов производства, а также его результатов), правового (юридического) отношения собственности, психологического отношения собственности и т. д.; собственность – это одно чрезвычайно сложное, многогранное (многоаспектное) социальное явление, имеющее комплексную природу, которая подвергается исследованию различными науками.

В цивилистическом правоведении, да и в некоторых иных сферах научного познания стал хрестоматийным подход к пониманию собственности как отношения человека к вещи (как к своей), как господства лица над вещью, как проявления власти над нею (условно – «властно-вещный» подход). Например, в цивилистической науке такой взгляд на собственность отстаивает Л. В. Щенникова, по мнению которой собственность – не только и не столько отношения между людьми по поводу имущества (данный аспект отношений, как полагает автор, регулируется в большей степени нормами обязательственного права), сколько отношение человека к вещи как своей[18].

С. С. Алексеев, говоря о решающих началах собственности, в качестве одного из них выделил такую «связь лица с объектом собственности, которая выражает отношение к вещам (здесь и далее – курсив автора) „как к своим“»[19]. Сама формула «отношение как к своим» с учетом характеристики собственности как персонифицированной власти, по мысли ученого, «выводит на единственно плодотворный, конструктивный путь разработки категорий собственности – на ее понимание с точки зрения субъекта собственности – человека»[20].

«Властно-вещный» подход к интерпретации собственности и права собственности поддерживался рядом авторов даже в советское время, а в дореволюционный период он признавался как одно из основных направлений в осмыслении феномена собственности, которого (направления) придерживался, в частности, Г. Ф. Шершеневич[21]. Более того, указанный подход к пониманию собственности своими истоками, очевидно, уходит в древнеримскую юриспруденцию, хотя, надо заметить, последняя и не выработала определения собственности, однако создала юридическую конструкцию права собственности, включающую в себя известную триаду правомочий (право владения, право пользования и право распоряжения).

Однако формула «отношение человека к вещи как к своей» с гносеологических позиций вызывает вопрос: допустимо ли говорить о прямом отношении (связи) между человеком и вещью (объектом материального мира, вещью как объектом права собственности)? Даже согласно марксистским методологическим установкам в обществе могут существовать только отношения между людьми и, следовательно, никаких общественных отношений (социальных связей) между человеком (субъектом отношений) и вещью (объектом отношений) априори быть не может.

В современных условиях необходимо также учитывать «антропологический поворот», произошедший во второй половине XX в., который привел к важному (и до конца еще не осознанному в науковедении) изменению основного гносеологического отношения: от субъект-объектного к субъект-субъектному, включающему в себя субъект-объектное[22].

Отношения человека к вещи (как к своей или как к чужой) могут проявляться только в рамках и посредством формы общественного отношения – социальной связи между людьми. Поэтому видится справедливым следующее замечание Ю. К. Толстого: «Без отношения других лиц к принадлежащей собственнику вещи как к чужой не было бы и отношения к ней самого собственника как к своей»[23]. В этом контексте, полагаем, можно говорить об отношении человека к вещи, но только как вторичном структурном элементе общественного отношения собственности – социальной связи между людьми, которая с этой точки зрения носит первичный характер.

Исходя из методологических соображений не представляется возможным также характеризовать отношение собственника к вещи через такие категории, как «абсолютная, исключительная власть», «господство человека над вещью» и т. п. В связи с этим вряд ли уместно употреблять названные категории в данном контексте. Слово «господствовать» означает «обладать властью, повелевать, подчинять себе волю других лиц». Господство – одна из основных форм проявления власти, выражающаяся в абсолютном или относительном подчинении одних людей другими[24]. Поэтому попытки определить сущность собственности через такой признак, как господство лица над вещью, вряд ли можно признать методологически корректными. Поскольку вещь не обладает таким качеством, как воля, то собственник, конечно, не может господствовать над ней – навязывать ей свою волю, подчинять ее себе и т. д.; между вещью и человеком вообще невозможно социальное отношение, основанное на власти и подчинении[25].

Однако, может быть, употребляемые в указанном контексте слова «власть», «господство» используются для характеристики отношений собственника со всеми третьими лицами по поводу объекта его собственности (вещи)? Такое объяснение также вряд ли можно признать убедительным с научной точки зрения, ибо никакой власти (властных полномочий) в прямом значении этого слова собственник, разумеется, не имеет (да и не может иметь) в отношении третьих лиц. Здесь можно говорить лишь об односторонне обязывающей связи (отношении, но не власти!) собственника с третьими лицами, в силу которой последние не должны вторгаться в частноправовую сферу собственника, мешать ему осуществлять свои правомочия по владению, пользованию и распоряжению объектом собственности. Равно как и собственник, осуществляя свои правомочия, не должен нарушать права и законные интересы всех третьих лиц.

Даже если категорию собственности трактовать как «юридическую власть» – как право потребовать вещь от каждого, кто незаконно удерживает ее и лишает собственника фактической «власти» над нею, как это предлагал Г. Ф. Пухта[26], то и в этом случае нет оснований говорить о применении каких-либо властных полномочий со стороны собственника, ибо спор между сторонами разрешается в обычном судебном порядке, где стороны спорного правоотношения юридически равны, т. е. ни одна из сторон не может властно повелевать, навязывать свою волю другой стороне.

Идея собственности в формуле «юридическая власть» в действительности сводится не более как к элементарному праву собственника ограничивать доступ третьих лиц к вещи (объекту собственности). Между прочим, таким же правом обладают арендатор, доверительный управляющий, субъекты права хозяйственного ведения, оперативного управления и некоторые другие лица (несобственники), владеющие вещью в силу тех или иных правомерных оснований. Указанные лица, как и собственник, вправе ограничивать доступ к объектам своего владения всех третьих лиц (в том числе самого собственника), предъявлять виндикационные, негаторные и иные вещно-правовые иски в защиту своего владения, что, конечно же, нельзя рассматривать как проявление неких властных полномочий, юридической власти.

Идея власти (господства) есть категория политическая и относится к иной сфере социальной действительности – политической. Использование категории власти (господства) для определения сущности собственности, пожалуй, можно объяснить двумя обстоятельствами: во-первых, сложившейся традицией, когда категория «право» чуть ли не отождествлялась с политикой государства, государственной властью и т. п.; во-вторых, тем, что сегодня в науке отсутствуют четкие представления о соотношении, взаимодействии политики и права, в особенности гражданского (частного) права. Как справедливо заметил Н. Луман, «сегодня приходится сталкиваться с проблемой отсутствия четкого разграничения, разделения правовой и политической систем, с попытками рассматривать политику и право в единстве (как политико-правовую систему)»[27].

Поэтому представляется методологически некорректным использование публично-правовой категории власти (господства) для объяснения сущности собственности – явления, относящегося к иной – частноправовой – сфере. Применение в познании феномена собственности такого методологического средства, как идея власти (господства) лица над вещью, – это не что иное, как попытка оценить сущность частноправового явления исключительно с публично-политических позиций, что обусловливает искаженное представление о рассматриваемом явлении.

В рамках углубленного подхода к выяснению сущности собственности в философии, да нередко и в правовой литературе некоторые авторы выделяют такой аспект исследования, когда собственность рассматривается как продолжение человека в вещах. Причем одни понимают под данной формулой «пространственное расширение личности, ее потенциала»[28], а другие – «„отношение как к самому себе“ – распространение персонального господства человека, абсолютной и исключительной власти, данной природой применительно к нему самому, также и в отношении внешних предметов, которые становятся условиями и способами его существования, преодоления природных и иных трудностей жизни, реализации его интересов…»[29]. Примечательно, по мысли С. С. Алексеева, что «характеристика сущности собственности как продолжение человека в вещах (здесь и далее – курсив автора) имеет все основания на то, чтобы претендовать на принципиальное отличие от „теории присвоения“»[30]. В связи с этим необходимо обратить внимание на следующее.

Во-первых, нужно все же разграничивать философское понимание собственности и правовую интерпретацию данной категории. С философских позиций, безусловно, можно рассуждать о собственности как продолжении человека в вещах – субстанции субъективно-объективной, выражающей результат деятельности человека (создание им вещей), воплощение разума, духовных, творческих сил человека в вещах и т. д., материальной основы его жизни. Такой (философский) аспект осмысления собственности, конечно, важен для понимания ее как многогранного, сложного феномена социальной действительности. Однако с правовой точки зрения вещи (материальные блага) – не более как объекты собственности и хотя бы в силу этого не могут быть идентифицированы (отождествлены) с самой собственностью как социальным явлением (общественным отношением).

Во-вторых, формулу собственности как продолжения человека в вещах в значении «отношения как к самому себе» опять же можно интерпретировать не иначе, как в философском смысле, ибо в правовом значении вряд ли можно представить в форме юридической связи «отношение самого к себе», т. е. правовое отношение между самим собой.

В цивилистическом правоведении значительное распространение получила интерпретация собственности как абсолютного правоотношения. В абсолютном правоотношении четко определена лишь одна сторона – собственник, а на другой стороне выступает всякий и каждый – лица, на которых лежит лишь пассивная обязанность не вторгаться в сферу прав собственника, не мешать осуществлять принадлежащие ему правомочия. О. С. Иоффе в связи с этим отмечал, что правоотношениям собственности присущ абсолютный характер, поскольку они обладают двумя признаками: собственнику как управомоченному лицу в качестве обязанных субъектов противостоят все лица, подчиненные данному правопорядку; на всех этих лиц возлагается пассивная функция – функция воздержания от действий, препятствующих удовлетворению юридически охраняемых интересов собственника[31].

Подобные мысли высказывались рядом ученых и в дореволюционной литературе. Так, по мнению К. П. Победоносцева, в отношении собственности «право на вещь возбуждает всеобщую безусловную отрицательную обязанность относительно хозяина вещи – не делать ничего, что могло бы нарушить его право. Эта обязанность одинаково лежит на всяком, кто не сам хозяин»[32].

В современный период конструкцию собственности как абсолютного правоотношения поддерживают А. Ю. Прокопьев, А. О. Рыбалов, О. С. Левченко и многие другие исследователи[33]. Вместе с тем справедливости ради необходимо заметить, что в научном сообществе есть те, кто выступает против использования в научном обороте конструкции абсолютных правоотношений, в том числе, при интерпретации сущности собственности. Так, по мнению В. А. Лапача, «явление, именуемое „абсолютным правоотношением“ и характеризуемое неопределенным кругом обязанных лиц, лишь в силу традиции именуется правоотношением и должно быть отнесено к способам непосредственного осуществления права, минуя правоотношения»[34]. Более резкую негативную оценку конструкции абсолютного правоотношения дает Л. В. Щенникова, характеризуя ее как плод пустого, искусственного теоретизирования, где «нет смысловой нагрузки, поскольку не может быть реальной правовой связи собственника с любым и каждым живущим в данный момент на земле»[35].

Критическое отношение к конструкции собственности как абсолютного правоотношения, а также иных абсолютных правоотношений можно найти также в высказываниях некоторых авторов дореволюционного периода. Так, Л. И. Петражицкий, иронизируя по поводу данной конструкции, отмечал, что настоящим бедствием для юриспруденции в области учения о праве собственности и иных абсолютных правах является ужасающее размножение субъектов; «из-за купли кем-либо булавки или карандаша происходит революция среди всех людей и народов на земном шаре, так как „все“ обязаны по отношению к собственнику булавки; ко всем отправляются (в воображении юристов) запреты, все должны возыметь соответствующую волю, все люди попадают в „житейское отношение“… к купившему булавку и проч., и проч.»[36].

Подобный взгляд на собственность как абсолютное правоотношение был выражен и зарубежным ученым дореволюционной эпохи Г. Келером, который, как и Л. И. Петражицкий, не видел смысла в том, что «собственник самой пустячной вещи находится в юридическом отношении со всеми обитателями земли», что «всякое вновь возникшее право собственности, всякий вырытый кусок металла, всякая пойманная рыба производят юридическое потрясение, доходящее до Северного полюса»[37].

В начале 60-х гг. XX в. свое негативное отношение к конструкции собственности как абсолютного правоотношения выразил Д. М. Генкин, по мнению которого невозможно согласиться с той точкой зрения, что носитель права собственности состоит в правоотношениях со всеми лицами, т. е. с неопределенным кругом лиц; едва ли гражданин, не искушенный в премудростях тонких цивилистических концепций, поймет, что он состоит в правовом отношении с неизвестным ему лицом, обязывающим его воздерживаться от нарушения его собственности; нельзя допустить, что все граждане являются потенциальными нарушителями права собственности[38].

Таким образом, в качестве основного довода, объясняющего научную и практическую несостоятельность конструкции абсолютного правоотношения собственности, выдвигается то, что субъектный состав, точнее – другая (обязанная) сторона данного правоотношения, выглядит достаточно неопределенно: «всякий и каждый» (все третьи лица). Причем отдельные авторы в своих критических замечаниях дополнительно делают акцент на том, что люди в практической жизни часто не осознают того, что они находятся в каких-либо правоотношениях с собственником, особенно в случаях, когда в качестве объектов собственности выступают «пустячные» вещи (булавка, кусок металла, пойманная рыба и т. п.).

Однако что же предлагают вместо «надуманной» и «эфемерной» конструкции абсолютного правоотношения собственности? По мысли отдельных критиков данной конструкции, вместо абсолютного правоотношения собственности в действительности имеет место «способ непосредственного осуществления права, минуя правоотношения»[39], т. е. собственнику принадлежат правомочия по владению, пользованию и распоряжению вещью, которые он осуществляет (реализует) непосредственно, вне рамок какого-либо правоотношения. При этом авторы, придерживающиеся такого мнения, почему-то упускают из внимания следующий аспект: если есть собственник, наделенный законом определенными субъективными правами, то для того, чтобы он мог нормально осуществлять свое субъективное право, непременно должны быть и лица, которые обязаны не нарушать субъективное право собственника, не вторгаться несанкционированно в сферу его частной собственности или хотя бы не мешать ему осуществлять свои правомочия. Если же представить, что у всех третьих лиц, противостоящих собственнику, отсутствует обязанность не нарушать субъективные права собственника, то тогда окажется, что либо последнее трудно осуществить, либо такая реализация указанных правомочий вообще невозможна.

Таким образом, правовая связь между собственником и всеми другими (третьими) лицами существует вполне реально, поскольку устанавливается в силу закона, а не по воле («выдумке») теоретизирующих ученых и для ее осознания отнюдь не требуется разбираться в «премудростях» и «тонкостях» юриспруденции; для этого вполне достаточно, чтобы любое третье лицо осознавало положение закона о том, что нельзя безосновательно вторгаться в сферу чужой частной собственности. Иное дело – как называть эту правовую связь между собственником и всеми третьими лицами: абсолютным правоотношением собственности или каким-либо иным образом. Это, как представляется, не принципиальный вопрос, однако лучше все-таки соблюдать давно сложившуюся и оправдавшую себя на практике и в теории цивилистическую традицию – именовать правоотношения собственности как абсолютные.

Что же касается упреков противников концепции собственности как абсолютного правоотношения в адрес ее сторонников в том, что последние «возомнили» существование абсолютных правоотношений между собственником и всеми третьими лицами даже в случаях, когда он приобретает какую-либо «пустячную» вещь, то необходимо заметить, что дело здесь отнюдь не в стоимости или каких-либо иных особенностях приобретенной вещи, а совсем в другом. Важным в данном случае выступает то, что законодатель императивно запрещает всем третьим лицам несанкционированно вторгаться в сферу частной собственности другого лица, независимо от стоимости назначения, величины, формы и т. п. объекта его собственности. Иначе говоря, абсолютное право собственности признается законодателем правовой самоценностью, которая охраняется и обеспечивается действующим правопорядком.

В последнее время в теоретическом правоведении С. И. Архиповым высказано соображение о том, что «конструкция абсолютного отношения собственности – это модель правоотношения по форме, но не по содержанию. Своей односторонностью она нивелирует идею правового отношения»[40]. Иначе говоря, автор не отвергает конструкцию абсолютного правоотношения собственности «по форме», однако его не устраивает данная конструкция с точки зрения ее содержания, сути – ее одностороннего характера. Поясняя эту мысль, С. И. Архипов отмечает: «Созданная правоведами применительно к собственности конструкция одностороннего отношения, в котором во имя интересов одного лица игнорируются интересы других лиц, не решает проблему гармонизации общества, вместо того чтобы сплачивать людей, объединять их под эгидой общего интереса, она их разделяет»[41]. С целью преодоления «односторонности» конструкции абсолютного правоотношения собственности автор ратует за публично-правовой подход, который «в отличие от частноправового предполагает рассмотрение собственности сквозь призму конструкции относительного правоотношения, в котором участвуют две стороны: собственник вещи и государство как суверен»[42].

В связи с этим следует заметить, что в российской дореволюционной философско-правовой литературе публично-правовую конструкцию собственности отстаивал Н. Н. Алексеев, по мысли которого абстрактное понятие собственности более всего свойственно тому социальному порядку, который не знает ограничений собственности и построен на полной свободе оборота, т. е. капиталистическому хозяйству в его чистом виде. Всякие попытки частичной социализации собственности предполагают установление особых ограничений для отдельных видов собственности[43]. Отличительные особенности между собственностью абсолютной и собственностью относительной, как полагал Н. Н. Алексеев, сводятся к следующему: абсолютная собственность представляет одностороннюю связь прав и обязанностей, относительная – двустороннюю, где у собственника имеются не только права, но и обязанности; другие лица не только обременены обязанностями, но и наделены правами[44].

Однако в связи с этим возникает вопрос: кто же выступает в качестве второй стороны в такой относительной модели правоотношения собственности? И здесь Н. Н. Алексеев, как представляется, проявляет определенную непоследовательность. В одном случае он говорит, что такой второй стороной в указанном относительном общественном отношении собственности выступает общество, которое осуществляет некоторую положительную миссию, оказывая решающее влияние на собственность, на обладателя вещи[45]. Однако в другом случае, рассуждая о необходимости преобразования отношения частной собственности, автор пишет о том, что оно должно сводиться прежде всего к преобразованию ее отношения к государству[46], т. е., надо полагать, здесь в качестве второй стороны в относительном правоотношении собственности, по мысли Н. Н. Алексеева, выступает уже государство (а не общество!).

По поводу обсуждаемой относительной модели правоотношения собственности, где на одной стороне находится собственник, а на другой – общество или государство, необходимо отметить следующее.

Во-первых, с философской, общественно-политической и иных неюридических позиций подобный подход, возможно, уместен. Примечательно, что сам Н. Н. Алексеев в контексте своих рассуждений о необходимости преобразования частной собственности в аспекте ее отношения к государству последнее рассматривает не как правовое лицо, а как политически властвующего субъекта, как публичную власть[47]. Именно с таких философско-политических позиций (а не с точки зрения права) и можно рассуждать о модели частной собственности как относительном отношении между собственником и обществом (государством), где, как писал Н. Н. Алексеев, «общество живет в его собственности, а собственность живет жизнью общества»[48].

Однако в связи с этим необходимо обратить внимание на то, что если здесь государство выступает как суверен, как публичная власть, то оно никак не может находиться в относительном общественном отношении с собственником, равно как и с любым другим субъектом, поскольку относительный характер всякого общественного отношения предполагает, что оно должно строиться по модели равенства его сторон. Что же касается общества, которое, по мысли Н. Н. Алексеева, выступает в качестве стороны в общественном отношении с собственником, то в силу абстрактности понятия «общество» последнее не может рассматриваться в качестве субъекта права, правовых отношений (а только в политическом контексте), на что неоднократно обращали внимание С. Н. Братусь и ряд других исследователей в правовом дискурсе даже в советский период.

С философских позиций рассуждал об отношениях собственности и Н. А. Бердяев, по мысли которого собственность «по природе своей есть начало духовное, а не материальное, она предполагает не только потребление материальных благ, но и более устойчивую и преемственную духовную жизнь личности в семье и роде, начало собственности связано с метафизической природой личности, с ее внутренним правом совершать акты, преодолевающие время»[49].

Во-вторых, с позиций правовой науки нет оснований для того, чтобы конструировать какие-либо правоотношения собственности обязательственно-правового (относительного) характера, существующие непосредственно между собственником и государством. Прежде всего законодательство не предусматривает оснований, позволяющих полагать, что лицо, приобретая в частную собственность какую-либо вещь, тем самым автоматически вступает в обязательственно-правовое (относительное) правоотношение с государством. Сторонники публично-правового подхода, рассматривающие собственность сквозь призму конструкции относительного правоотношения, сторонами которого являются собственник и государство как суверен, очевидно, считают, что в таком относительном (обязательственном) правоотношении его стороны имеют взаимные соответствующие права и корреспондирующие им обязанности, выступающие в качестве юридической основы для их сотрудничества, взаимной поддержки и взаимопомощи, гармонизации их интересов, для их участия в делах друг друга и т. п.

Однако, как представляется, подобный взгляд на сущность феномена собственности есть по меньшей мере попытка механически перенести в сферу права представления и понятия из иных, неправовых, областей знаний: философии, политологии, психологии и др. Так, индивидуальный предприниматель – собственник предприятия как имущественного комплекса – обязан уплачивать установленные законом налоги, сборы, страховые и иные обязательные платежи, осуществлять государственную регистрацию прав на недвижимое имущество, проходить процедуры регистрации лицензируемой деятельности, что подтверждается выдачей лицензии, и т. д. Более того, предприниматель может в добровольном порядке принять на себя выполнение каких-либо социальных обязательств. Государство же вправе требовать от предпринимателя совершения указанных и иных предусмотренных законом действий и в свою очередь обязано предоставлять ему установленные законодательством льготы: налоговые кредиты (отсрочка налогового платежа), упрощенная система налогообложения субъектов малого предпринимательства, льготное банковское кредитование, наиболее выгодные условия страхования имущества, риска ответственности и т. д.

Однако можно ли на этой основе пытаться конструировать некое единое относительное (взаимное, обязательственное) правоотношение собственности, субъектами которого выступают, с одной стороны, индивидуальный предприниматель, а с другой – государство? Никаких правовых оснований для этого, как представляется, нет. С юридической точки зрения здесь имеет место несколько взаимосвязанных, но разнородных, различных по содержанию, субъектному составу, правовому режиму, основаниям возникновения и т. д. правовых отношений: собственности, налоговые, страховые, административно-правовые и другие, основная часть из которых носит публично-правовой характер и которые строятся по модели власти и подчинения (налоговые, регистрационные правоотношения, уплата платежей в различные фонды и др.). При этом собственник в данном случае, как правило, не вступает непосредственно в правовые отношения с государством; другой стороной (контрагентом собственника) в соответствующих правоотношениях являются налоговый орган, орган государственной власти по регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним, фонд социального страхования, дорожный фонд, страховая компания, банк или иная кредитная организация и т. д.

Таким образом, разнородный характер, различный субъектный состав, правовой режим и т. д. указанных правоотношений не дают юридических оснований для того, чтобы их можно было объединить в рамках предлагаемой правовой конструкции собственности, построенной по модели некоего публичного относительного (взаимного, обязательственного) правоотношения между собственником и государством.

В-третьих, собственность по своему субстрату (исходной, первородной сути), своим качественным особенностям в их полном объеме представляет собой сугубо персонифицированный феномен, т. е. выступает как частная собственность. Философский смысл собственности, образно говоря, состоит в том, что правомочия собственника по владению, пользованию и распоряжению вещами напрямую «соединяются» со свободной волей человека, его интересами, разумом. Именно поэтому право присваивать предметы окружающего мира в экономическом и правовом смыслах принадлежит, по словам Б. И. Чичерина, «тому существу, которому по самой природе принадлежит свободная воля, т. е. единичному лицу (курсив мой. – М. С.)»[50]. По сути, на это же обращал внимание Н. А. Бердяев, подчеркивая, что «начало собственности связано с метафизической природой личности (курсив мой. – М. С.), с ее внутренним правом совершать акты, преодолевающие время»[51].

По мере развития цивилизации человеческим сообществом были выработаны различные модели субъектов права собственности, в том числе такие, как юридические лица (хозяйственные общества, публичные акционерные общества, государственные и муниципальные унитарные предприятия, товарищества, производственные кооперативы, некоммерческие унитарные организации и др.), публично-правовые образования (государство, субъекты Российской Федерации, муниципальные образования). И здесь надо отметить, что структура права собственности (правомочия по владению, пользованию и распоряжению) одинакова как для субъектов права частной собственности, так и для субъектов отношений публично-правовой собственности; различия, безусловно, имеются, однако они касаются тех или иных особенностей правового режима объектов отношений публичной и частной собственности, объектов, которые могут быть в частной и публичной собственности, специфики некоторых оснований возникновения права частной и публичной собственности и др.

Однако, может быть, обсуждаемую модель публично-частного относительного (обязательственного) правоотношения собственности можно обнаружить в настоящее время в сфере государственно-частного партнерства, где частная собственность наиболее тесно взаимодействует с государственной собственностью при реализации крупных общественно значимых инвестиционных программ и проектов в области использования природных ресурсов, жилищно-коммунального хозяйства, электроэнергетики, общественного транспорта и т. д.?

С философских, политико-экономических позиций государственно-частное партнерство можно в общей форме определить как союз между государственной властью, частным бизнесом, гражданским обществом, в рамках которого стратегически объединяются ресурсы и способности сторон с целью ответа на ключевые вызовы общества, обеспечения устойчивого развития общества и в основе которого лежат принципы разделения рисков, затрат и общей выгоды. Однако правоведов вряд ли может устроить такое общее (абстрактное) определение. С юридической точки зрения государственно-частное партнерство – это совокупность различных правоотношений (инвестиционных, подрядных, гарантийных, страховых и др.), основанных на договоре или корпоративных началах и возникающих между государством и другими участниками партнерства с целью привлечения частных инвестиций для решения государственных и общественно значимых задач, осуществляемых путем реализации определенных инвестиционных проектов. При этом соответствующий объект государственно-частного партнерства продолжает оставаться в государственной собственности и не превращается в некое «смешанное» государственно-частное имущество.

Таким образом, и в рамках такого института, как государственно-частное партнерство, в правовой действительности существует не одно абстрактное публично-частное правоотношение относительного (обязательственного) характера, а комплекс различных по содержанию, субъектному составу, основаниям возникновения и т. д. правоотношений, связанных с инвестиционной, подрядной, кредитной, страховой, контрольной и иной деятельностью их участников. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что государство как участник такого партнерства выступает главным образом не как властная сторона (хотя некоторые его властные качества здесь, безусловно, проявляются), а как равный партнер.

Следовательно, в основе правового института государственно-частного партнерства лежат обычные гражданские договорные либо корпоративные отношения (а не абстрактная модель некоего единого публично-обязательственного относительного правоотношения), а что касается имеющихся здесь публичных (властных) элементов, то они выполняют лишь вспомогательную (акцессорную) функцию – направлены на то, чтобы обеспечить эффективное функционирование основных – гражданских – правоотношений.

Конструкцию собственности как абсолютного правоотношения критикуют также за то, что она выражает абсолютную свободу собственников, носит односторонний характер, сориентирована исключительно на права собственников, игнорирует интересы других лиц[52].

Думается, что приведенные и другие подобные «обвинения», направленные против конструкции собственности как абсолютного правоотношения, основаны на недоразумении либо серьезной неосведомленности критиков о современном институте права собственности, который имеет немало существенных отличий от аналогичного института в римском частном праве, а затем в частном праве времен «дикого» капитализма. Современная конструкция права частной собственности действительно предоставляет лицу достаточно широкие правовые возможности, свободу его воли, однако все это отнюдь нельзя трактовать в вульгарном смысле – как некую абсолютную свободу собственника, который может делать все, что ему заблагорассудится, совершенно не считаясь с интересами всех других лиц, и т. д.

Подобные представления не имеют ничего общего с действующим законодательством, а также правоприменительной практикой. В соответствии с существующим правопорядком собственник может действовать только в рамках, установленных законом, и его свобода простирается лишь до тех пор, пока она не нарушает свободу другого лица, его права и законные интересы. Более того, в отношении собственника может быть установлен частный или публичный сервитут (возможность использования в определенной мере объекта собственности другими лицами), причем как положительного, так и отрицательного характера. В случаях, установленных законом, в отношении собственника могут быть произведены реквизиция вещи, изъятие имущества для государственных или муниципальных нужд, а как санкция за правонарушение – конфискация имущества. В соответствии с законодательством на собственника возлагается ряд обременений: бремя содержания объекта собственности; бремя несения риска наступления различного рода неблагоприятных последствий, в том числе риска ответственности; обязанность уплачивать установленные налоговые платежи, сборы и другие отчисления публичного характера и т. д., что вряд ли дает основание говорить о некой «абсолютной» свободе частной собственности и об «ущемленном» положении всех третьих лиц.

Поэтому собственность в современном понимании – это не только и не столько какие-то привилегии и преимущества собственника, позволяющие ему игнорировать интересы всех третьих лиц, сколько серьезные обременения имущественного и иного характера для этого лица, его социальная, а в соответствующих случаях и юридическая ответственность за свои действия (бездействие). Что же касается «односторонности» конструкции собственности как абсолютного правоотношения, то собственник не только имеет право требовать пассивного поведения от всех третьих лиц, но и в свою очередь сам должен соблюдать права и законные интересы всех третьих лиц и уважительно к ним относиться к и т. д.

Использование «субъектной» доктрины частной собственности как метода познания в цивилистическом правоведении открывает ряд возможностей для осмысления феномена частной собственности с иных методологических позиций и получения на этой основе новых знаний об объекте исследования.

1. Понимание сущности собственности не как субъект-объектного, а как субъект-субъектного отношения дает возможность для осмысления феномена собственности не с «вещных» позиций – как природно-биологического явления (отношения человека к вещи), а в русле современной теории социальной коммуникации, что является методологической основой для адекватного понимания проблемы гармонизации общественных отношений, принципа совмещения произвола одного лица с произволом другого с точки зрения всеобщего закона свободы, как об этом в свое время писал И. Кант.

2. «Субъектная» доктрина частной собственности позволяет характеризовать конструкцию абсолютного правоотношения собственности как социально-правовую ценность, имеющую ряд достоинств как юридико-практического, так и теоретического, гуманитарного порядка. Данная конструкция выражает частноправовую идею свободы собственности, выступающую в качестве основы, своего рода константы в построении системы гражданского (частного) права и связанной с ней цивилистической теории и методологии.

3. «Субъектная» доктрина частной собственности может служить в качестве методологической модели для осмысления высказываемых в последнее время идей по поводу конструкции частной собственности, в том числе по поводу ее «социализации» – трансформации в некое публично-частное явление, «коллективную» собственность, «общенародную» собственность и т. д.[53]

4. Анализ конструкции частной собственности с позиций «субъектной» доктрины открывает для осмысления важнейший аспект собственности, связанный с тем, что именно в правах и обязанностях, социальной ответственности собственника обнаруживаются важнейшие ее качества, которые выражаются в таких категориях, как «свобода», «воля», «человеческая личность», «автономия», имеющих ключевое значение для методологии цивилистического познания.

В современных условиях необходима новая методологическая модель познания правоотношения собственности, где его содержание не должно сводиться лишь к догматической, односторонней связи субъективных прав собственника и обязанностей всех третьих лиц. В этом контексте субъективные права и юридические обязанности – при всей их безусловной важности – должны рассматриваться не сами по себе, а в совокупности с иными важными элементами содержания правоотношения собственности: рационально-волевыми, коммуникативно-правовыми, функциональными и др.[54]

В правовом отношении и тем более в правоотношении собственности, где, как в фокусе, «переплетаются» различные интересы и устремления людей, рациональный момент неразрывно связан с волей сторон, образуя рационально-волевой элемент содержания правоотношения собственности. По справедливому замечанию Г. Ф. Гегеля, «теоретическое по существу содержится в практическом, их нельзя представить себе разъединенными, ибо невозможно обладать волей без интеллекта. Напротив, воля содержит в себе теоретическое»[55].

Правовое сознание и правовые представления субъектов права также становятся элементами «материи» правоотношения, когда они выражены не в форме абстрактных теоретических построений и умозаключений, а воплощены в рациональном поведении лиц, их волеизъявлении, правопритязаниях, требованиях и т. д.

С методологической позиции необходимо обратить внимание на коммуникативно-правовой элемент абсолютного правоотношения собственности, т. е. способ связи субъектов как совокупность условий, при которых произвол одного лица совместим с произволом другого с точки зрения всеобщего закона свободы[56]. В абсолютном правоотношении собственности воля собственника, взятая в ее внешнем выражении, должна быть совмещена с волей, интересами всех третьих лиц исходя из признания их частноправовой свободы, правовой автономии.

Применительно к правоотношениям собственности приведенная кантовская формула о праве как совокупности условий, когда произвол одного лица совместим с произволом другого с точки зрения всеобщего закона свободы, приобретает свою специфику. Взаимоотношения собственника с третьими лицами должны выстраиваться на началах взаимности: все другие лица должны признавать имущественно-распорядительную самостоятельность собственника, который в свою очередь признает имущественные права и законные интересы других лиц; при этом каждая из сторон должна стремиться к совместному созиданию общего «правового поля» регулирования отношений собственности, формированию справедливых условий, способствующих повышению экономической, социальной эффективности использования объектов собственности, обеспечению гармоничного сочетания частных, публичных (государственных) и общественных интересов. Начало взаимного «признания» и содействия должно не только касаться отношений собственника со всеми другими частными лицами, но и лежать в основе его взаимоотношений с государством и другими публично-правовыми образованиями.