ИСТОЧНИКИ ЛИЧНОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ В ИЗУЧЕНИИ ИСТОРИИ СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА И ПРАВА: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

Источники личного происхождения: дневники, переписка автобиографии, мемуары – несут в себе историческую информацию, выступают как исторические источники, дают возможность более глубоко понять происходящее в контексте личности и эпохи. В российской исторической науке вопрос об указанном виде источников обсуждается с конца XIX столетия, и их источниковедческий анализ к настоящему времени получил детальное рассмотрение в исторической науке, однако в историко-юридических научных дисциплинах эта проблема остается в числе периферийных.

В указанном аспекте важно обратиться к теоретическим и методологическим основам исследования источников личного происхождения.

1. Методологические подходы к пониманию источников личного происхождения

Методологические подходы к пониманию источников личного происхождения в современном историческом источниковедении разрабатываются в трех взаимосвязанных направлениях: информационном, биографическом и коммуникативном. Они содержат исходные положения, связанные с постижением природы данного вида исторических источников.

Информационный подход позволяет рассматривать источники личного происхождения как носители исторической информации, которые в письменной форме отражают реальную действительность прошедшего времени. В рамках данного подхода значение имеют характеристика информационного процесса и способ кодирования информации. Он базируется на том, что «возникновение большинства исторических источников представляет собой информационный процесс, в котором фигурируют объект – отражаемая реальность, субъект – творец источника, и информация – результат отражения объекта субъектом. Этот процесс, как и всякий информационный, всегда имеет прагматический аспект, т. е. творец источника всегда преследует определенную цель, выявляя сведения об объективной действительности. Эти сведения требуются для решения тех или иных общественных или личных задач. То, что потом стало исторической информацией, зафиксированной в исторических источниках, первоначально являлось информацией, необходимой для удовлетворения практических нужд. Это в одинаковой мере относится и к законодательству, и к правовым актам, фиксировавшим и регулировавшим те или иные отношения, и к личной переписке, и к мемуарам, которые преследовали цель самовыражения, самоосознания и самоутверждения личности»[1]. При этом необходимо учитывать и способ кодирования информации – с этой точки зрения источники личного происхождения включаются в число письменных исторических источников, поскольку они содержат, как указывает Л. Н. Пушкарев, «информацию, которую выработал человек, отображающий реальную действительность, и закодировал ее в тех или иных знаках, словах, сигналах и т. п.»[2]. В рамках информационного подхода можно говорить и о рассмотрении историками права источников личного происхождения как носителей сведений о прошлом государственно-правового развития России.

Биографический подход непосредственно связан с источниками личного происхождения и предполагает изучение особенностей жизненного пути автора и продуктов его творческой деятельности, что важно при анализе и раскрытии их информационного потенциала в историческом исследовании. Научное направление в истории и науковедении, получившее название «биографика», позиционируется в качестве «синтетической» науки о человеке и ставит ряд проблем, связанных с источниками создания биографий, среди которых решающую роль играют источники личного происхождения (в частности, биографическая анкета, автобиография и интеллектуальная биография, о которых речь пойдет далее). На пересечении источниковедения и биографики исследователь получает возможность изучения личности самого автора источника в целях реализации конкретного исследовательского проекта[3].

Биографический материал может быть почерпнут из разных носителей информации, созданных в ходе изучения жизненного пути человека. Биография отдельного лица выстраивается в процессе исследования различного рода источников о жизни человека и имеет значение при анализе самого носителя исторической информации личного характера. Интеллектуальная биография является продуктом исследовательской деятельности ученого, в ней концентрируется «вся совокупность фактов личностного, профессионального, ситуационного и библиографического характера» относительно деятельности отдельного человека в различных сферах, в первую очередь интеллектуальной[4]. Л. П. Репина подчеркивает, что интеллектуальная биография представляет собой исследование «об отношении между идеями и жизнью», в котором «траектория творческой жизни персонажа – на разных ее отрезках – должна возвращать читателя к необходимости последовательного сопоставления результатов деятельности ученого в разных интеллектуальных контекстах, включая предшествующее этой деятельности состояние науки, современность – с позиции героя биографии, актуальность – с точки зрения самого биографа, а также видение им перспектив дальнейшего развития науки»[5].

Биографический подход предоставляет возможность изучить источники личного происхождения в сопоставлении с жизненным путем их автора и в опоре на биографику и биографические труды проанализировать в ходе исторического исследования информацию субъективного характера. В полной мере это относится и к историко-юридическим работам биографического характера, где излагаются авторские подходы к государственно-правовым явлениям.

Коммуникативный подход связан с изучением источников личного происхождения в контексте «концепции индивидуализации человека». Ее суть состоит в том, что посредством установления «вторичных связей» между человеком и обществом происходит осознание им своего места в двух пространствах: коэкзистенциальном (осознание связи со своей социально-культурной средой – эпохой, современниками, с конкретной социальной группой и т. п.) и эволюционном (осознание связи с предыдущими и последующими поколениями, хода исторического времени). М. Ф. Румянцева, исходя из данного подхода, указывает, что «источники личного происхождения… наиболее последовательно воплощают процесс самосознания личности и становление межличностных отношений[6].

Данный подход позволяет взглянуть на источники личного происхождения в контексте личностного восприятия и преломления исторической информации о государственно-правовом развитии советского общества, проанализировать включенность автора в освещаемую деятельность.

Итак, указанные методологические подходы к пониманию источников личного происхождения в современном историческом источниковедении обеспечивают учет сложной природы данного вида источников. В источниковедении подчеркивается отраженная в них не только историческая информация, но и личностная индивидуализация событий прошедших времен, их преломление через участника или наблюдателя, связанное с его жизненным путем – биографией. Это переопределяет необходимость формирования общего понятия источников личного происхождения и их классификации.

2. Понятие и источниковедческая природа носителей информации личного происхождения

Понятие и терминологические подходы к источникам личного происхождения создают общие ориентиры для исследователя во всей палитре носителей информации о прошлом. Для начала необходимо дать общее понятие данного вида источников, которое позволяет выделить их из письменных исторических источников и которое необходимо для понимания содержательного своеобразия данных свидетельств прошлого.

Источники личного происхождения – это письменные исторические источники, которые фиксируют прошедшую через память информацию о прошлом на документально-субъективном уровне в различных формах, отражающих личностное восприятие автором произошедших событий с учетом его опыта и социально-коммуникационных связей.

В источниковедении есть несколько точек зрения на терминологическое обозначение источников личного происхождения. В их рамках оформлялись подходы историков к пониманию форм субъективного отражения информации о прошлом. Они концентрируются вокруг следующих терминов и стоящих за ними понятий: «источники личного происхождения», «мемуаристика», «личностно-коммуникационные письменные источники», «эго-документы».

В российском источниковедении общее терминологическое обозначение «источники личного происхождения» является наиболее распространенным и охватывает все виды носителей информации с ярко выраженной субъективной составляющей. В. В. Кабанов подчеркивает, что «есть огромные пласты исторических источников, где личность автора предстает, так сказать, в обнаженном виде, неважно, удостоверяет ли он источник своей подписью или нет. В центре внимания историков на протяжении длительного времени были преимущественно такие источники, как мемуары, дневники, письма, хотя всегда было очевидно, что круг материалов личного происхождения является куда более широким. К ним с полным правом можно отнести те, в которых заложена автобиографическая, социальная, этнографическая, социально-психологическая и другая информация, которая отсутствует в официальных документах, а также в источниках других типов и видов»[7].

Термин «источники личного происхождения» позволяет выделить их как отдельный вид из числа носителей информации субъективного характера, к которым относятся также художественная литература, публицистика и др.

Термин «мемуаристика» имеет наиболее длительную историю. Его появление было связано с «мемуарами» (от фр. mémoires, лат. memoria – память) французского дипломата и историка Филиппа де Коммина, написанными в конце XV в. и впервые опубликованными в 1524 г. В российской исторической науке термин «мемуары» укоренился в XIX столетии и обозначал «записки современников – повествования о событиях, в которых автор мемуаров принимал участие или которые известны ему от очевидцев»[8]. Российские историки и историки права рассматривали данный вид исторических источников именно в этом ключе[9]. В XX в. в исторической науке мемуары определялись как «воспоминания автора об исторических событиях, участником или очевидцем которых он был, один из видов источников исторических»[10]. Предпринимались и попытки объединения терминов «мемуары», «мемуарная литература» и «мемуарные источники» в одну группу письменных источников под названием «записи современников, повествующие о прошлом, источником которых является в основном память» (его предложила Л. И. Деревнина[11]). При этом в советской исторической науке довлело мнение, что мемуары чрезмерно субъективны и вторичны по отношению к другим историческим источникам. Это положение в 1959 г. достаточно четко обозначил М. Н. Черноморский: «Мемуары советских людей имеют все недостатки, которые характерны для всех мемуаров вообще, как источников: субъективность в отборе, описании и интерпретации фактов и событий, влияние недостатков памяти и пр. Вследствие этого мемуары могут выступать как вспомогательные, дополнительные источники, но вместе с тем большой ценности»[12].

Раскрытие термина «мемуаристика» также связывается с феноменом исторической памяти и формами ее внешнего выражения. А. Г. Тартаковский по этому поводу пишет: «Мемуаристика (в широком смысле слова) суть овеществленная историческая память, одно из средств духовной преемственности поколений и один из показателей уровня цивилизованности общества, его сознательного отношения к своему прошлому, а следовательно, к своему бытию вообще»[13]. По мнению данного автора, мемуаристика находит внешнее выражение в «повествованиях о прошлом, основанных на личном опыте и собственной памяти автора»[14]. Некоторые уточнения в эти определения вносит И. Л. Сиротина: «Мемуаристика – это повествование или размышление о действительно бывшем, основанное на личном опыте и собственной памяти автора»[15].

В рамках указанного подхода мемуаристика выделяется как вид носителей исторической информации и охватывает все разновидности носителей информации личностного характера. При этом обозначение источников личного происхождения термином «мемуаристика» не позволяет отграничить мемуары от других разновидностей данного вида источников, поскольку к мемуарам нередко относят дневники, автобиографии, письма и т. п. В рамках этого определения не учитывается специфика отдельных разновидностей источников личного происхождения, что важно для раскрытия их характеристик и особенностей в исследовательской деятельности.

Такое видовое обозначения источников личного происхождения, как «личностно-коммуникационные письменные источники», акцентирует внимание на отражении в них восприятия, передачи и интерпретации происходивших событий с учетом направленности коммуникативных связей лица и окружающего его социального пространства. При данном подходе понятие источников личного происхождения детализируется и раскрывается через их функции. М. Ф. Румянцева указывает, что «источники личного происхождения – группа видов исторических источников, функцией которых является установление межличностной коммуникации в эволюционном и коэкзистенциальном целом и автокоммуникации», и выделяет их виды: «К источникам личного происхождения относятся дневники, частная переписка (эпистолярные источники), мемуары-автобиографии, мемуары – „современные истории“, эссеистика, исповеди». При этом при рассмотрении источников личного происхождения внимание исследователя акцентируется на «направленности устанавливаемых ими коммуникационных связей». М. Ф. Румянцева в рамках общего подхода к выделению в системе носителей исторической информации источников личного происхождения определяет, исходя из направленности устанавливаемых ими коммуникационных связей, основания их внутривидовой классификации на источники автокомуникативного характера (дневники) и источники межличностно-коммуникационной направленности с фиксированным (эпистолярные источники и мемуары-автобиографии, предназначенные для потомков мемуариста) и неопределенным адресатом (мемуары-истории, исповеди, эссе)[16].

В рамках данного подхода выделение личностно-коммуникационных письменных источников вполне вписывается в сложившуюся классификацию носителей исторической информации. Их отнесение к носителям информации личного происхождения расширяет возможности для их исследования, а акцент на их коммуникативной функции позволяет учесть специфику отдельных источников субъективного характера.

Такое терминологическое обозначение носителей источников личного происхождения, как «эго-документы», входит в источниковедческое пространство в течение последних двух десятилетий. Этот термин ввел в оборот в середине 1950-х гг. профессор Амстердамского университета Ж. Прессер для обозначения исторических свидетельств с ярко выраженным личным характером: автобиографий, мемуаров, дневников, писем личного содержания и др., в которых «исследователь сталкивается с „я“ – или иногда… „он“ – как одновременно пишущим и присутствующим в тексте субъектом описания»[17]. В 1980-е гг. в условиях антропологизации гуманитарного знания «само-свидетельства» становятся предметом более пристального источниковедческого анализа. В европейской гуманитаристике (Р. Деккер, П. Берк, В. Шульце и др.) в качестве «эго-документов», по сути, обозначались любые свидетельства о прошлом, представленные от первого лица[18].

В российской исторической науке с конца 1980-х эго-свидетельствам как личностно-ориентированным материалам начинает уделяться особое внимание в источниковедении: стали выделяться комплексы так называемых эго-документов. В этих условиях, как подчеркивает Н. В. Суржикова, «источники, характеризующиеся непременным присутствием „Я“ и не столько запечатлевающие исторические события, сколько создающие их ощущение, стали просто незаменимыми, заполнив лакуны официоза и обретя ту самую самость, которая позволила повысить их статус среди прочих свидетельств прошлого. Изменившееся при этом отношение к документальности, проявившееся в снижении авторитета официальных документов, а с ними и авторитета государственных архивов, заточенных прежде всего на сохранение официальной истории, стало еще одним фактором, добавившим бонусов эго-терминологии, которая, как известно, разнообразна и кроме „материнского“ понятия включает еще и такие, как „само-свидетельство“, „авто-текст“, „я-документ“, „жизнеописание“, „исповедальный текст“ и пр.»[19].

В современном российском источниковедении, как определяет Ю. Л. Троицкий, «под эго-документом понимается такой тип текста, в котором доминирует авторская (субъектная) составляющая линия. Телеология эго-документов может быть описана эгоцентрической формулой: „я-в-мире“… К эго-документам относятся личные дневники, переписка, мемуары, исповедальные нарративы и некоторые пограничные жанры». Он обращает внимание на необходимость комплексного рассмотрения «эго-документов» в плане развития аналитических процедур, которые требуются для извлечения из данного вида источников когерентной информации путем их согласованного исследования на основе дискурсивного подхода. Ю. Л. Троицкий подчеркивает, что «важно обозначить ракурс рассмотрения эго-документов в качестве дискурсивных феноменов: превращение личных дневников, переписки и воспоминаний в дискурсивные образования означает качественную трансформацию предмета исследования. Дискурсивный подход требует рассмотрения эго-документов во всех аспектах их коммуницирования: креативной, рецептивной и референтной компетенций этих текстов во взаимосвязи, а также учета их коммуникативных стратегий»[20].

Введение в научный оборот подходов к источниковедческому пониманию «эго-источников» раскрывает, скорее, различные стороны источников личного происхождения. М. Ф. Румянцева справедливо отмечает, что «источниковедческое направление приводит к казалось бы очевидному ответу: источники эго-истории – это мемуары и иные источники личного происхождения, которые, естественно, фиксируют самоидентификацию индивидуума. При таком подходе, по-видимому, можно было бы даже рассматривать понятие „эго-источники“ / „эго-документы“ как отчасти синонимичное понятию „источники личного происхождения“». Исследователь обращает внимание на то, что «понятие „источники личного происхождения“ фокусирует внимание на происхождении источника в приватной сфере его автора (что не всегда корректно), а понятие „эго-документы“ отсылает нас к социальной функции исторического источника»[21].

Выделение «эго-источников» в массиве носителей исторической информации, «использование термина „эго-документы“ помогло бы снять проблему неполноценности источников личного происхождения, не просто их реабилитируя, но и выводя на новый уровень исследования писем, дневников, воспоминаний и целого ряда документов пограничных жанров»[22]. Указанное достаточно важно, поскольку в прошлом столетии в отечественном источниковедении сформировалось устойчивое отношение к источникам личного происхождения как к носителям информации, в которых субъективное изложение событий подвержено искажению и достоверность которых должна всегда вызывать сомнение историка.

В рамках данного подхода «эго-источники» выступают как источники личного происхождения с акцентированием внимания на их субъективной составляющей как отражении личности и личностного восприятия окружавшей авторов действительности, передаваемой в созданных ими текстах. Развитие данного направления изучения источников личного происхождения и связанных с ними носителей исторической информации, безусловно, обогащает источниковедческий инструментарий историка.

Источниковедческая природа источников личного происхождения как носителей исторической информации имеет принципиальное значение для определения их места в системе источников познания прошлого. Для понимания природы источников личного происхождения необходимо выделить их сущностные характеристики, которые позволяют говорить об особом виде носителей исторической информации.

Источники личного происхождения неразрывно связаны с конкретным человеком, поскольку именно в них отражаются самосознание личности, ее жизненный опыт, личные качества, взгляды, события, описывается степень собственного участия и участия окружающих в этих событиях, даются оценки происшедшего и др. По этому поводу весьма образно высказался Н. А. Бердяев: «Человек – малая вселенная, микрокосм – вот основная истина познания человека и основная истина, предполагаемая самой возможностью познания. Вселенная может входить в человека, им ассимилироваться. Им познаваться и постигаться потому только, что в человеке есть весь состав вселенной, все ее силы и качества, что человек – не дробная часть вселенной, а цельная малая вселенная»[23]. Ориентируясь на человека и его собственное «Я», выраженное в источниках личного происхождения в различных формах авторского повествования, исследователь может попытаться через этот «микрокосм» восстановить образ эпохи и события прошедшего времени. Характерная черта данного вида носителей исторической информации состоит в том, что именно они, как подчеркивает В. В. Кабанов, «воспроизводят формы социального общения, представления, мысли, чувства, т. е. человеческое содержание социальной культуры с помощью языка, стиля, фразеологии, терминологии»[24].

Источники личного происхождения выступают как важнейшие свидетельства эпохи и не могут быть восполнены другими носителями исторической информации. Они активно используются в исследовательских практиках в различных сферах получения гуманитарного знания (исторической, культурологической, литературоведческой, лингвистической и др.), поскольку последние все больше ориентируются на личностный фактор в истории. По этому поводу А. К. Соколов отмечает: «Все, что исходит непосредственно от человека, от его действий, поступков, мыслей и чувств, обладает несомненным преимуществом, например, перед законами, нормативно-распорядительными документами, перед официальной трактовкой тех или иных событий в печати. Последние воплощают в себе „язык власти“, особый дискурс, который должен быть испытан на его соответствие историческим реалиям, засвидетельствованным непосредственными участниками событий. Язык источника приобретает в этом случае особую важность. Повторяемость и устойчивость речевых практик в источниках может служить основой для более широких обобщений в историческом исследовании»[25].

Источники личного происхождения в современной российской исторической науке не рассматриваются как второстепенные носители исторической информации. В современном источниковедении снят характерный для советского периода развития обществоведения вопрос об отношении к источникам личного происхождения как «неполноценным свидетельствам» с ориентацией источниковедческого анализа на преодоление субъективизма и установление достоверных фактов. «В источниковедческом аспекте мемуары – особый вид письменных исторических источников, отражающих понимание автором прошедшей действительности и его историческое самосознание, опирающееся на его общественные взгляды и политическую позицию. Важно учитывать, что в воспоминаниях ярко проявляется дуалистическая природа исторических источников. С одной стороны, мемуары фиксируют информацию о прошлом и, следовательно, являются его отражением, а с другой – представляют собой часть (документальный остаток) той эпохи, в которой они возникали, и того времени, когда они публиковались, становясь известными широкому кругу читателей и выполняя при этом свою социальную (познавательно-информационную и публицистическую) функцию»[26].

Современные подходы к историческому исследованию ориентируют историка на изучение событий «в восприятии их участников и современников», что требует активного вовлечения в изучение прошлого источников личного происхождения. А. Я. Гуревич по этому поводу пишет: «Социальная значимость профессии историка заключается в установлении контакта с людьми минувших времен, и в этом диалоге ныне живущих людей с людьми иных эпох и культур и заключен конечный смысл деятельности историка»[27]. В современной исторической науке сложилось устойчивое мнение, что при определении научно-познавательной ценности источников личного происхождения в исторических исследованиях субъективность не только не является их недостатком и не препятствует их использованию как исторических источников, но и повышает их ценность как носителей информации в контексте возможности рассмотрения значительно более широкого спектра вопросов. Л. П. Репина справедливо подчеркивает: «Такие „ненадежные“, „субъективные“ источники, как дневники, письма, мемуары и другие продукты творческой деятельности индивида, в которых запечатлен его эмоционально-психический и интеллектуальный мир, его самосознание и жизненный опыт, вышли на первый план не вопреки, а именно благодаря своей субъективности»[28].

Итак, термин и понятие источников личного происхождения охватывают все формы письменных исторических источников, которые отражают личностное восприятие произошедших событий и фиксируют их на документально-субъективном уровне. Одновременно сложился ряд других подходов к пониманию указанного вида носителей исторической информации, акцентирующих внимание на отдельных их видах и особенностях взаимосвязи с автором и необходимых для раскрытия их содержательного потенциала в процессе исследования. Анализ источниковедческий природы носителей информации личного происхождения показывает их значение в изучении различных аспектов истории России.

3. Свойства источников личного происхождения как носителей исторической информации

Свойства источников личного происхождения отражают их общие признаки как носителей исторической информации и источников знания о прошлом, позволяют раскрыть особенности данного вида исторических источников и учесть специфику их использования в историческом исследовании. Для них характерны три основных свойства: субъективность, ретроспективность, документальность, связанные с проявлением личного начала в фиксации и передаче информации о прошлом. При этом общие свойства источников личного происхождения конкретизируются в отдельных их разновидностях.

Субъективность источников личного происхождения как их свойство характеризует зависимость данного вида носителей исторической информации от взглядов, суждений, мнений, представлений и т. п. автора источника. В. В. Кабанов подчеркивает, что источники личного происхождения, «как никакой другой документ, субъективны. Это не недостаток, а свойство мемуаров, ибо они несут на себе отпечаток личности автора. Все достоинства и недостатки мемуариста невольно переходят и на воспоминания. В противном случае мемуары безлики»[29]. Если в предшествующие периоды развития источниковедения субъективный характер источников личного происхождения, повторим, связывался с достоверностью передачи информации – «сомнением в их надежности», то современные историки прямо указывают на особую значимость субъективности данного вида носителей исторической информации в познании прошлого. Автор источника личного происхождения именно через личное отношение (с учетом служебного положения, межличностных связей, взглядов, эмоционального настроя и т. п.) отбирает информацию и фиксирует ее письменно. В субъективности источников личного происхождения содержится некое «относительно объективное» содержание, которое позволяет обеспечить соприкосновение исследователя с прошлым, «проникновение» в него, его понимание через личность автора источника и описываемые им события. На это обращает внимание Л. П. Репина: «При отсутствии прямого контакта с прошлой реальностью, мы лишены возможности познать какой-то ситуативный опыт прошлого в отдельности, но его можно понять в более широком контексте, в комплексной картине исторического опыта, включающей самые разные его интерпретации. В субъективности мемуаров как источников отражены взгляды и предпочтения, система ценностей людей – авторов этих свидетельств. Соответственно, субъективность, через которую проходит и которой отягощается конкретная информация, отражая представления, в большей или меньшей степени характерные для некой социальной группы или для общества в целом, проявляет культурно-историческую специфику своего времени»[30].

Субъективность источников личного происхождения непосредственно связана с временны́м разрывом между описываемым событием и моментом создания носителя исторической информации, что может в определенной степени исказить отражаемый автором факт. Исходя из этого необходимо учитывать уровень субъективности отдельных видов источников личного происхождения. Низкий уровень субъективности характерен для дневниковых записей (представляют собой заметки непосредственно или по прошествии короткого времени после события) и писем (чаще всего связаны с близкими по времени написания событиями). Самый же высокий уровень субъективности присущ мемуарам, которые писались, как правило, по прошествии многих лет, могли преследовать сугубо личные цели и даже быть направленными на искажение сведений о происходивших событиях[31].

Анализируя источники личного происхождения в контексте субъективного восприятия прошлого и предаваемой в них исторической информации, необходимо учитывать, что сначала на основе памяти происходит реконструкция прошедших на глазах автора событий, а затем в письменном виде излагаются впечатления, размышления и т. п. Память – одна из психических функций и один из видов умственной деятельности человека, предназначенный сохранять, накапливать и воспроизводить информацию. Память человека подвергает отражаемую информацию определенным изменениям на объективном и социально-психологическом уровнях, что необходимо учитывать. Особенность памяти человека состоит в том, что проходящая через нее информация изменяется и уровень ее достоверности при этом объективно снижается. В памяти человека (согласно теории перекодирования Дж. Миллера) происходит определенное субъективное искажение данных – их «уравнивание» (многие черты воспринимаемого явления нивелируются, и история событий принимает более схематичный, упрощенный вид), «уточнение» (некоторые из оставшихся в памяти деталей, порой второстепенных, приобретают особую значимость, подчеркиваются автором) и «ассимиляция» (событие запоминается и воспроизводится в соответствии с желаниями и приоритетами автора)[32].

В социально-психологическом плане источники личного прохождения отражают прошедшую через память человека информацию, которая трансформировалась не только с учетом объективных особенностей памяти, но и под влиянием социальных факторов. На это обращал внимание психолог и философ С. Л. Рубинштейн: «В нашей „исторической“ памяти, воспроизводящей наше прошлое, особенно отчетливо выявляется значение для формирования памяти требований, предъявляемых к человеку социальными отношениями, в которые он вступает. Необходимость действовать в дальнейшем в соответствии с характером обязательств к другим людям влечет за собой необходимость сохранять воспоминания о прошлом. Участие в общественной жизни требует сохранения и уточнения воспоминаний, и оно же дает для этого опорные точки. Мы должны помнить наше прошлое, поскольку оно связано с другими людьми, и именно это участие в коллективной жизни связывает события нашей индивидуальной жизни с событиями коллективного опыта; это дает возможность восстановить первые исходя из вторых. И на памяти человека, следовательно, сказывается то, что он – общественное существо, включенное в общественную жизнь»[33].

Индивидуальная память человека находится во взаимосвязи с памятью коллективной. Французский философ и социолог, основоположник научных исследований исторической коллективной памяти М. Хальбвакс по этому поводу отмечал: «Индивиду доступны два типа памяти. Но в зависимости от того, соотносится ли он с той или другой из них, он занимает две совершенно разные и даже противоположные позиции. С одной стороны, его воспоминания вписываются в рамки его личности или его личной жизни, и даже те из них, которые он разделяет с другими, рассматриваются им лишь с той стороны, с которой они затрагивают его в его отличии от других. С другой стороны, в определенные моменты он способен вести себя просто как член группы, вызывая в памяти и поддерживая безличные воспоминания в той мере, в какой они затрагивают его группу. Эти две памяти часто проникают друг в друга; в частности, индивидуальная память может опереться на память коллективную, чтобы подтвердить или уточнить то или иное воспоминание или даже чтобы восполнить кое-какие пробелы, вновь погрузиться в нее, на короткое время слиться с ней. И тем не менее она идет по собственному пути, и весь этот внешний вклад постепенно усваивается и встраивается в нее. Коллективная память же оборачивается вокруг индивидуальных памятей, но не смешивается с ними. Она развивается по собственным законам, и даже если иногда в нее проникают и некоторые индивидуальные воспоминания, они видоизменяются, как только помещаются в целое, которое уже не является сознанием личности».

М. Хальбвакс констатирует, что «существуют основания различать две памяти, одну из которых можно… назвать внутренней, а другую – внешней, или же первую – личной, а вторую – социальной». По его мнению, существует «автобиографическая память и историческая память. Первая использует вторую, поскольку, в конце концов, история нашей жизни является частью истории. Но вторая, естественно, шире первой. К тому же она представляет нам прошлое лишь в сокращенной и схематичной форме, в то время как память о нашей жизни представляет гораздо более непрерывную и густую картину». Указанное замечание М. Хальбвакса весьма важно для понимания формирования субъективного начала источников личного происхождения[34].

Не менее значимы и суждения М. Хальбвакса относительно механизмов взаимодействия индивидуальной (автобиографической) и коллективной (исторической) памяти, которые проливают свет на особенности субъективного отражения в источниках личного происхождения окружающей автора действительности. Он отмечает, что индивидуальная память как память внутренняя «не вполне изолирована и закрыта. Чтобы воскресить в памяти собственное прошлое, человеку часто приходится обращаться к чужим воспоминаниям. Он полагается на опорные точки, существующие вне его и установленные обществом. Более того, функционирование индивидуальной памяти невозможно без этих инструментов – слов и идей, не придуманных индивидом, а заимствованных им из его среды». При этом обращается внимание на то, что индивидуальная память «ограничена достаточно узкими пространственными и временными рамками», поскольку «мы помним только то, что сами видели, чувствовали, думали в определенный момент времени, то есть наша память не смешивается с памятью других».

В контексте сказанного М. Хальбвакс указывает, что границы коллективной памяти как памяти внешней связаны с социальной средой, в которой живет конкретный человек. Он подчеркивает: «За время моей жизни та национальная группа, к которой я принадлежу, стала сценой известного числа событий, о которых я говорю, что помню их, при том, что узнал о них только из газет или со слов тех, кто непосредственно в них участвовал… Вспоминая о них, я вынужден полностью полагаться на память других, которая в этом случае не восполняет и не укрепляет мою собственную память, а становится единственным источником того, что я могу о них рассказать… Я ношу с собой багаж исторических воспоминаний, который могу увеличивать при помощи разговоров или чтения». Эта коллективная память для индивида выступает как «заимствованная память» и ему непосредственно не принадлежит, поскольку она «жива в той или иной части группы, в сознании некоторых людей, лично знавших свидетелей этих событий… Но если бы я хотел полностью восстановить воспоминание о таком событии, потребовалось бы сопоставить все его деформированные и частичные отражения среди членов группы. Напротив, мои личные воспоминания целиком принадлежат мне и находятся во мне»[35].

Субъективность отдельных видов источников личного происхождения предопределена и особенностями их как жанра документальной литературы. Необходимо учитывать, что «в мемуарах спорное и недостоверное объясняется не только несовершенной работой памяти или умышленными умолчаниями и искажениями. Некий фермент „недостоверности“ заложен в самом существе жанра. Совпасть полностью у разных мемуаристов может только чистая информация (имена, даты и т. п.); за этим пределом начинается уже выбор, оценка, точка зрения. Никакой разговор, если он сразу же не был записан, не может быть через годы воспроизведен в своей словесной конкретности. Никакое событие внешнего мира не может быть известно мемуаристу во всей полноте мыслей, переживаний, побуждений его участников – он может о них только догадываться. Так угол зрения перестраивает материал, а воображение неудержимо стремится восполнить его пробелы – подправить, динамизировать, договорить»[36].

Ретроспективность источников личного происхождения как их свойство характеризует данный вид носителей исторической информации через отношение автора к историческим событиям как прошлому и связана с авторским отражением и фиксацией прошедших событий в виде определенных письменных документов – свидетельств прошлого. При такой «обращенности в прошлое» временные уровни этого отражения определяются отдаленностью момента написания источника от самого события и могут быть различны. События и их описание в источниках личного происхождения могут быть относительно синхронны (дневники, переписка) или иметь временной разрыв, иногда весьма значительным (мемуары). И. Л. Сиротина подчеркивает, что ретроспективность – необходимая и неотъемлемая черта мемуаристики. Это относится практически ко всем источникам личного происхождения, а не только к мемуарам, так как «между временем написания мемуарного произведения и воссоздаваемыми событиями всегда лежит временной промежуток. Он может быть как совершенно незначительным (в дневниках, письмах, путевых заметках), так и сколь угодно большим (в автобиографиях, литературных портретах, очерках, воспоминаниях)»[37].

Ретроспективный характер источников личного происхождения придает им значение уникального исторического источника, фиксирующего сведения, которые не присутствуют в других письменный исторических источниках и не могли быть воспроизведены в иных носителях данных о прошлом. В указанном плане не менее важны оценки происходящих событий авторами источника, поскольку в них, как подчеркивает С. С. Минц, присутствует «отражение… степени осознания мемуаристами сущности явлений и процессов общественного развития, связи индивидуального и социального в общественной жизни»[38]. При этом именно данный вид источников дает современному исследователю новые возможности для получения и интерпретации исторической информации. В этом отношении необходимо учитывать, что ретроспективность находит отражение в степени документальности источников личного происхождения.

Документальность источников личного происхождения как их свойство характеризует данный вид носителей исторической информации с точки зрения авторского отражения фактических событий прошлого, свидетельств о нем. Источники личного происхождения – это документы, которые сообщают об исторических событиях. В зависимости от разновидности источника документирование событий может происходить в различных формах: мемуарах, дневниках, личной переписке, имеющих свои особенности передачи информации о прошлом. Документальность источников личного происхождения неразрывно связана с уровнем включенности автора в описываемые события, соответственно информационная ценность отдельного источника личного происхождения определяется непосредственным участием в событиях или описанием их со слов других. Так, мемуары, как отмечает Л. Я. Гинзбург, отражают «особое качество документальной литературы, – в той установке на подлинность, ощущение которой не покидает читателя, но которая далеко не всегда равна фактической точности»[39].

При анализе документальности источников личного происхождения исследователю нужно учитывать их важнейшую особенность – «субъективность документальности»: поскольку историческая информация прошла через сознание и восприятие современника исторических событий, она прямо связана с памятью и личной биографией автора источника. Особенности памяти создателя источника заставляют исследователя при оценке документальности носителя информации делать поправку на то, что «при стремлении ответить на вопрос „Что и как было?“ человек прежде всего вспоминает факт, некую картину событий, свое эмоциональное ощущение происходившего, но далеко не всегда способен точно датировать запомнившиеся события и дать их „объективное“ описание. Здесь вообще трудно говорить об объективности, ибо само восприятие происходившего было актом субъективным, к тому же за прошедшие годы оно, осознанно или непроизвольно, могло еще более субъективизироваться. Не просто прошли годы – но жил и действовал в том прошлом один человек (молодой, еще мало что сделавший, с неглубоким жизненным опытом), а вспоминает – совсем другой (порой лет на 40–50 старше, зрелый профессионально, часто – с тяжелыми думами о прожитом). Потому в восприятии и описании того далекого одни аспекты, грани событий могли „потеряться“, „исчезнуть“, другие, наоборот, стать ярче, зримее. К тому, что было в действительности, могло „приклеиться“ то, чего вообще не было или было, но присутствовало в другом событии, в другое время, в ином окружении»[40].

Следует учитывать и взаимосвязь документальности источников личного происхождения с отдельными их видами. В данном плане, как указывает П. А. Зайончковский, «каждый из этих типов источников имеет свои положительные и отрицательные стороны. Так, дневники по своей природе более достоверны, нежели воспоминания. Им присуща свежесть восприятия, а следовательно, и более достоверное описание того или иного события. Воспоминания обычно пишутся спустя известное время после происходящих событий, когда кое-какие детали могут быть забыты. Но при этом события в них освещаются более систематично»[41]. Поэтому исследователю всегда нужно учитывать, что документальность источников личного происхождения может вступать в определенное противоречие с фактической точностью передаваемой информации, которая может требовать уточнения по другим источникам: материалам официального делопроизводства, перепискам между государственными органами и должностными лицами, периодическим изданиям и т. п.

Итак, рассмотренные свойства источников личного происхождения показывают специфику данного вида носителей исторической информации, учет которой необходим при анализе конкретных источников субъективного характера.

4. Классификационные характеристики источников личного происхождения

Классификация источников личного происхождения включает в себя внутривидовые классификационные единицы – разновидности, которые отражают специфику отдельных видов источников[42]. Выделение источников личного происхождения в системе носителей исторической информации строится на видовой классификации, в основе которой, как подчеркивает И. Д. Ковальченко, «лежит единство происхождения, общность содержания и назначения определенного круга источников той или иной категории» и которая «создает возможность применения единых принципов и методов ее источниковедческого и конкретно-исторического анализа»[43]. Источники личного происхождения в целом объединяет выражение в их содержании авторского «я», отдельные их виды выступают как нарративные конфигурации закрепления и передачи личного опыта, а «способы говорения» и соответствующие им «способы концептуализации», как подчеркивает Дж. Брунер, «становятся настолько привычными, что в результате становятся средством для структурирования самого опыта, для прокладывания путей в память, не только управляя жизненным описанием настоящего, но и направляя его в будущее»[44].

Одновременно в классификации источников данного вида необходимо учитывать своеобразный «диапазон субъективности» и взаимосвязь носителей исторической информации. На этой основе в источниковедении выделяются базовые разновидности источников личного происхождения – дневники, частная переписка, автобиографии, мемуары. Особой разновидностью последних являются мемуарно-документальные и мемуарно-художественные произведения. Следует учитывать и то, что элементы источников личного происхождения могут присутствовать и в научных работах, в которых оценки прошедшего времени и событий показывают личное отношение к ним ученого.

Дневник как источник личного происхождения представляет собой письменный носитель информации – «периодически пополняемый текст, состоящий из фрагментов с указанной датой для каждой записи»[45]. В них автор оперативно (каждодневно или с небольшими временными промежутками) посредством записей фиксирует прошедшие события: дневник «идет вслед за жизнью». З. Гиппиус по этому поводу отмечает: «Дневник – не стройный „рассказ о жизни“, когда описывающий сегодняшний день уже знает завтрашний, знает, чем все кончится. Дневник – само течение жизни. В этом отличие „современной записи“ от всяких „воспоминаний“, и в этом ее особые преимущества: она воскрешает атмосферу, воскрешая исчезнувшие из памяти мелочи»[46]. Целевые установки изучения дневника в соответствии с исторической областью знания выделяет А. А. Зализняк: во-первых, извлечение фактов биографии пишущего: особенности его личности, факты его внешней и внутренней жизни, отношения с другими людьми и т. д. («Обычно с этой точки зрения изучаются дневники известных, чем-то выдающихся людей – писателей, художников, музыкантов, ученых, политических деятелей и т. д.».), во-вторых, извлечение сведений, касающихся упоминаемых в дневнике реальных людей, событий и обстоятельств («Для этого могут быть использованы дневники любых авторов; область знания – история»[47].) 

Дневниковые записи объединяет общность признаков: ведутся с определенной регулярностью; относительно синхронно связаны с текущими событиями и настроениями автора; носят спонтанный характер и, как правило, не содержат детального анализа и оценки событий; не проходят литературную обработку; чаще всего имеют конкретного адресата – пишутся «для себя» и не предназначены для широкого круга читателей; носят частный характер и в определенной степени характеризуются непосредственностью, искренностью и честностью[48]. Всем дневникам характерны общие свойства источников личного происхождения: субъективность, ретроспективность и документальность.

Субъективность дневника неразрывно связана с личностью их создателя и определяется ею. Характерная черта дневника состоит в его «автокоммуникативном» характере, поскольку он создается, как правило, не для публичного представления, а «для себя» как адресата этого текста в момент написания и в будущем. Иногда это может быть ограниченный круг адресатов, определяемых их автором[49]. На содержание дневника влияют личностные характеристики автора: жизненные представления, возраст, образование, профессиональные и общественные интересы, круг общения, место проживания, а также их изменения. Но в отличие от мемуаров дневники характеризуются относительно низким уровнем субъективности, поскольку присутствует, как правило, незначительный временной разрыв между дневниковыми записями и описываемым событием. Субъективность дневников также выражается в том, что текущие события оцениваются автором, фиксируются по его усмотрению и отражают его взгляд на значимость события.

Ретроспективность дневника связана с тем, что дневник выделяется среди источников личного происхождения более точной хронологической фиксацией событий. Нередко дневниковые записи связаны и с описанием места происходивших событий. Все это создает своеобразную систему «взаимосвязанных координат времени и прошедших событий». Но при этом автор дневника представляет текущую информацию о событиях, описывает их внешнюю сторону по мере того, как они разворачиваются. Данное свойство дневников позволяет провести согласованное исследование отражения событий в других источниках официального и личного происхождениях (письмах, мемуарах, научных трудах и т. п.).

Документальность дневников основывается на оперативной фиксации свидетельств очевидцев, их синхронности описываемым событиям. Объекты, отражаемые в дневниковых записях, могут относиться к разным сторонам жизнедеятельности общества: государственной, общественной и т. п. Назначение дневников заключается в накоплении информации с возможным ее анализом и использованием в будущем для воспроизведения в памяти прошлого или создания на их основе других произведений мемуарного, художественного или другого характера. Они имеют единую форму, определяемую единой структурной единицей, в качестве которой выступает повседневная запись информации о самых разнообразных событиях с привязкой к календарной дате. Благодаря этому данный вид источников личного происхождения характеризуется более точным отражением событий, что позволяет более точно связать дневниковые записи с другими историческими источниками, существенно дополнить картину событий, полученную из других носителей исторической информации. Объективность фиксации информации в дневниках выше, чем в мемуарах, поскольку они обычно не предназначены для обнародования и не подвергаются переработке автором, а сами фиксируемые события еще не рассматривались в контексте событийного ряда в целом, находятся вне оценочных суждений самого автора и общества, появляющихся со временем, и т. п. Но при этом следует учитывать и краткость, отрывочность, неполноту дневниковых записей.

Виды дневников отражают их назначение и содержательную направленность фиксируемой информации. Их классификации проводятся по различным основаниям[50]; в рамках же данной статьи выделим основные виды дневников, представляющие интерес для исследователя-историка.

Дневник-хроника (классический личный дневник) – личные записи, в которых автор «обычно фиксирует события дня как одинаково важные, он как бы наблюдает за ними со стороны»[51]. Для такого дневника характерны краткое описание каждодневных событий, постоянный интерес автора к определенным темам. Для исследователя он привлекателен тем, что содержит личностные характеристики человека, хронологическую фиксацию дел, встреч, нередко и оценочные суждения и т. п., что позволяет использовать полученную частную информацию в общем контексте изучения общественной жизни в темпоральном срезе. Особенно ценна такая информация для биографических исследований, не исключая и сферу историко-юридических работ.

Дневник-фиксация – записи, в которых «авторы стремятся зафиксировать информацию, представляющую для них служебный или профессиональный ин­терес». В них часто «цитируются личные письма, документы, дается оценка упоминаемых событий и т. д.»[52]. Такие дневники, принадлежащие личным секретарям политических и государственных деятелей, государственным служащим, сотрудникам различных государственных учреждений, исследователям и другим лицам, содержат информацию о различных видах, направлениях и результатах деятельности, нередко представляют информацию, источники фиксации которой не предусматривались официальным делопроизводством или были утрачены. Публикации таких источников – яркое свидетельство их значимости для изучения политико-правового развития общества и его институтов.

Дневник-размышление – нерегулярные заметки, поводом для которых обычно становятся общественно значимые события; таким способом фиксации информации пользуются политики, государственные деятели, писатели, ученые. Эти заметки в наибольшей степени характеризуют гражданскую позицию автора. Для авторов таких источников, особенно представителей научного и творческого труда, характерна многолетняя привычка «мгновенно улавливать и письменно фиксировать суть информации, сразу формулировать собственные сообра­жения, прогнозировать развитие событий, делать практические выводы»[53]. Нередко дневники ученых и писателей перерастают в их научные и художественные произведения. Имеющиеся публикации дневников такого рода крайне интересны для изучения истории советского периода развития общества и его политико-правовых институтов.

Частная переписка как исторический источник личного происхождения в качестве носителя информации опирается на частное письмо как личное обращение автора к определенному человеку – одному (или нескольким) адресатам – и предназначено, как правило, для приватного ознакомления именно данным лицом. Такие письма пишутся не для публичного обнародования (печати, доведения до общего сведения) и не предполагают (полностью или частично) ознакомления с ними третьих лиц. Для обозначения материалов частной переписки в целом употребляется понятие «эпистолярные источники». При этом материалы официальной переписки между лицами или организациями по утвердившейся в источниковедческой литературе традиции относят к материалам делопроизводства.

Частная переписка обладает общими признаками: наличие эпистолярных элементов (обращение, дата, подпись); свободная форма изложения с обсуждением личных или общественных вопросов по усмотрению автора; наличие свойственной времени архитектоники письма и др.[54] Как подчеркивает М. В. Шумейко, «личная переписка представляет собой уникальный исторический источник, информационный потенциал которого в должной мере еще не оценен исследователями. В отличие от личных дневников, в большинстве своем не предназначающихся для обнародования, личные письма уже при своем создании нацелены на публичность» и «неважно, что эта публичность может быть ограничена одним или несколькими лицами»[55]. Частная переписка также характеризуется свойствами, отражающими ее специфику как исторического источника.

Субъективность частной переписки проявляется в личности ее создателя и выбранного им адресата. Последнее дает представление о социальных связях автора письма, направленности содержания и характере передачи информации, рассуждений, диалога с адресатом. Уровень субъективности писем может варьироваться от краткой фиксации событий до широкого спектра личных оценок и суждений. Они могут быть отражением мотивов, ценностей, принципов, убеждений, потребностей и интересов их автора, а также его эмоций, чувств, переживаний, настроений и аффектов. При этом в письмах, особенно неофициальных, могут быть интересные подробности и суждения о событиях, которые могли быть опущены или сглажены в связи с опасением по поводу перлюстрации корреспонденции. Необходимо учитывать и то, что в связи с контролем за перепиской лица, находящиеся в переписке, могут использовать известные только им выражения и сокращения, «эзопов язык» и т. п.

Ретроспективность частной переписки, как и дневниковых записей, характеризуется хронологическо-пространственной фиксацией и описанием событий (закрепляются дата и место написания). Переписка между отдельными лицами, особенно если она осуществляется на протяжении длительного времени, становится не только своеобразной хроникой межличностного общения, но и приобретает документальный характер.

Документальность частной переписки близка к документальности дневниковых записей, поскольку позволяет синхронизировать письмо как с происходящими событиями, так и с другими историческими источниками. При этом непредназначенность писем для публичного обнародования повышает уровень их объективности при передаче исторической информации, проходящей через оценку автором и его адресатом происходящих событий. В содержании личного письма автор свободен – он может писать о служебных, семейных, личных и других делах. При этом использование писем в исторических исследованиях, когда выдержки из них цитируются в качестве иллюстраций к характеристике той или иной конкретно-исторической проблемы, может внести существенные дополнения и конкретизировать сведения других исторических источников как официального характера, так и личного происхождения (дневники, мемуары).

Автобиография как общее обозначение разновидности источников личного происхождения, представляет собой, по словам Ю. П. Зарецкого, «рассказ человека о себе и событиях своей жизни», «вид исторического свидетельства, главной отличительной особенностью которого является субъективно-личностный характер»[56]. Автобиография, по мнению Р. Коллингвуда, служит «для обозначения строго исторического описания моего прошлого»[57]. Автобиографии при всех их возможных различиях по форме и содержанию характеризуются, как указывает Н. А. Николина, рядом общих признаков: «установкой на воссоздание истории индивидуальной жизни, позволяющей, „создавая текст, создаваться самому“ и преодолевать время (и более того – смерть), принципиально ретроспективной организацией повествования, идентичностью автора и повествователя или повествователя и главного героя»[58]. Особо следует остановиться на таких свойствах автобиографических произведений, как субъективность, ретроспективность, документальность.

Субъективность автобиографии связана прежде всего с тем, что она создается самим ее автором и пишется «о самом себе» и, по мнению В. Дильтея, есть «высшая и наиболее инструктивная форма, в которой нам представлено понимание жизни. Здесь жизненный путь дан как нечто внешнее, чувственное, от чего понимание должно проникнуть к тому, что обусловило этот путь в определенной среде»[59]. Посредством и в рамках автобиографического нарратива автобиограф формирует структуру и представляет субъективную картину своего жизненного пути. При этом учеными-авторами автобиографий был сформулирован ряд этических принципов-требований к ним. Так, Р. Коллингвуд, автор собственной интеллектуальной биографии, говорил о честности перед самим собой и читателями («автобиография имеет право на существование только в том случае, если она un livre de bonne foi (искренняя книга), то я писал ее совершенно откровенно, подчас не одобряя поступков людей, которыми я восхищаюсь и которых люблю») и об уважении к упомянутым в автобиографии лицам («если кого-нибудь из них заденет то, что я написал, я хочу, чтобы он знал одно мое правило: в своих книгах я никогда не упоминаю никого иначе, кроме как honoris cause (ради чести). Поэтому упоминание любого человека, лично мне известного, – это мой способ поблагодарить его за все, чем я обязан его дружбе, его урокам, или его примеру, или же всем им, вместе взятым»)[60]. А. Я. Гуревич отмечал весьма важную черту в работе над интеллектуальной биографией – присутствие самоцензуры – и подчеркивал, что «этому способу повествования присуща известная спонтанность, но вместе с тем я не мог не заметить, что подвергаю свой рассказ определенной цензуре: не все из задуманного излагается вполне свободно, и кое-какие острые факты и ситуации замалчиваются. В одних случаях эти купюры продиктованы нежеланием задеть упомянутых в рассказе лиц, в других – стремлением избежать извлечения „скелета из шкафа“»[61].

В субъективном плане автобиография связана с памятью, строится на памяти и способности вспоминать. Обращая на это внимание, Р. Коллингвуд подчеркивал, что при написании автобиографии автор сталкивается с необходимостью решения двух задач. Первая – «припоминание»: «Человек должен восстановить в своей памяти картины опыта прошлого, используя при этом различные средства ее оживления, например чтение старых писем и книг, им написанных, посещение ряда мест, связанных в его уме с определенными событиями, и т. д. Когда все это проделано, перед его умственным взором возникает картина, отражающая стороны его прошлой жизни». И здесь автора автобиографии подстерегает главная опасность: «он видит некоего молодого человека, переживающего определенные события, и знает, что этим молодым человеком был он сам». При решении второй задачи, связанной с написанием биографии, автор «должен не просто знать, что этим молодым человеком был он сам, он должен попытаться раскрыть мысли этого молодого человека. И здесь воспоминания – опасный проводник. Он хорошо помнит, как бродил по саду, одолеваемый какими-то мыслями; он помнит аромат цветов и дуновение ветра. Но если он будет опираться на эти ассоциации, стремясь вспомнить свои мысли, то, скорее всего, они уведут его в сторону. Он, вероятно, совершит ошибку и заменит их другими, пришедшими к нему позже»[62]. Для предупреждения этого Р. Коллингвуд обращал внимание на необходимость не пролагаться на память, использовать различные «внешние источники» для «повышения уровня документальности памяти».

Ретроспективность автобиографии выступает ее неотъемлемым качеством. По своей сути автобиография, как отмечает Ф. Лежен, есть «ретроспективное прозаическое повествование реального человека, рассказывающего о собственном существовании, делая особый акцент на истории своей личности»[63]. В автобиографии присутствует хронологическое изложение этапов жизненного пути ее автора, которое содержит два вида «микродатирования»: имеющее отношение собственно к «я» и имеющее отношение к изображаемому этим «я» социуму. Это обеспечивает изучение процессов на уровне микроистории и дает доступ исследователю «к преимущественно частным историческим „микромирам“, или „малым жизненным мирам“, тем самым „малым областям“, в центре которых стоит отдельный человек»[64]. При этом автор собственной биографии, обращаясь «к прошлому из настоящего», на основе воспоминаний оценивает свой жизненный опыт с позиций личной и социальной значимости, определения и достижения поставленных целей, результатов своей деятельности. «Благодаря ретроспективному взгляду в прошлое, осуществляющемуся в воспоминании, мы постигаем связь прошлых звеньев жизни с помощью категории значимости воспоминания. Живя в настоящем, полном реальности, мы позитивно или негативно эмоционально оцениваем его, и из того, как относимся к будущему, возникает категория цели. Мы истолковываем жизнь как реализацию определенной высшей цели, подчиняющей себе все остальные цели как средства реализации высшего блага»[65].

Документальность автобиографий обусловлена особенностями этого вида источников личного происхождения и определяется тем, что автор связан целью написания (автобиография для служебных целей, справочных изданий и др.), историей своего жизненного пути и не вправе распоряжаться основными ее событиями по своему усмотрению. Уровень документальности автобиографии имеет ярко выраженное личностное начало и зависит от авторского «я» в отборе жизненного материала, расстановке акцентов и разворачивании отельных сюжетов, касающихся личности и ее окружения, времени происходящих событий и т. п. И здесь пересечение в памяти сведений о событиях прошлого с влиянием восприятия событий во время написания автобиографии требует от исследователя учета «документальности источника».

Р. Коллингвуд отмечал, что «политики в своих автобиографиях очень хорошо помнят воздействие какого-нибудь кризиса, эмоции, порожденные им. Но они склонны, описывая политику, защищаемую ими в те дни, путать ее с идеями, пришедшими к ним фактически на более поздних стадиях их политической карьеры. И это естественно, так как мысль не захвачена полностью потоком опыта, и мы постоянно переинтерпретируем наши прошлые мысли, соединяя их с мыслями, которые приходят к нам сейчас». Обращая внимания на эту особенность документальности автобиографии, Р. Коллингвуд указывал, что «есть только один способ противодействовать этой тенденции. Если я хочу увериться, что некая мысль была в моем сознании 20 лет тому назад, я должен располагать каким-то доказательством этого. Этим доказательством может быть книга, письмо и тому подобное, написанное мною в ту пору, либо картина, тогда мною созданная, либо воспоминание (мое или кого-нибудь другого) о сказанном или содеянном мною в те дни. Каждое из этих доказательств должно ясно показывать, что у меня было на уме в то время. Только располагая доказательствами такого рода и интерпретируя их честно и объективно, я могу доказать самому себе, что в те дни я действительно думал именно так. Проделав это, я вновь открою свое „я“ и воспроизведу те мысли как мои собственные. И можно надеяться, что в данный момент я окажусь в состоянии дать лучшую оценку их достоинств и недостатков, чем тогда, когда они впервые пришли мне в голову»[66]. Привлечение таких доказательств повышает информационно-документальную ценность автобиографий.

Виды автобиографий позволяют обозначить их формы и специфические черты как носителей информации.

Биографическая анкета – опросный лист, заполняемый самим опрашиваемым или соответствующим должностным лицом. Она может рассматриваться как первичный элемент в изучении автобиографий и как формализованный документ представляет собой некую «таблицу» жизненного пути человека, которую создает ее автор и которая помогает исследователю определить систему «биографическо-временных координат» для исследования самого жизненного пути. Она может быть представлена в различных формах: «анкет для советских учреждений», «записок о службе», «анкет арестованного» (подследственного, заключенного, ссыльного), специальных опросных листов для военнопленных, репатриантов и т. п.[67]

Автобиография как личное повествование автора о своей жизни представляет собой «некий уникальный, единственный и неповторимый синтез социального, физического и биологического времени, это история конкретного человека и одновременно некая в чем-то уменьшенная, но где-то увеличенная копия того периода большой истории, в котором он жил»[68]. Данный вид субъективных источников имеет большое значение в научно-биографических исследовательских практиках.

Интеллектуальная автобиография занимает особое место в ряду произведений автобиографического жанра и выступает как «отрефлексированное описание человеком своей жизни, или отретушированная самофотография, автопортрет, созданный художником в определенном интерьере и при продуманной им постановке света»[69]. Общую направленность интеллектуальной автобиографии определил Р. Коллингвуд, подчеркнув, что она должна быть «повествованием о мыслях» человека, «делом которого было мыслить»[70]. Интеллектуальная биография является своеобразным «мемуарно-научным произведением» и представляет собой свидетельства автора о науке его времени, о его «жизни в науке», приоткрывает читателю лабораторию мысли ученого, показывает формирование его ценностных ориентаций, основания и ход рождения его идей и концепций. Автор описывает состояние науки своего времени, творивших ее людей, научные школы и концепции, атмосферу времени в контексте взаимоотношений внутри научного сообщества, его отношений с властью. Имеющиеся образцы интеллектуальных автобиографий в отечественной и зарубежной историографии, независимо от сферы научной деятельности, не только обогащают эрудицию исследователя, но и позволяют многое почерпнуть для собственного методологического инструментария.

Мемуары как разновидность источников личного происхождения представляют собой воспоминания участника или очевидца исторических событий. Мемуары – это «повествование, ведущееся по личной памяти мемуариста на основе собственных впечатлений о тех или иных событиях, которые ему представляются значительными, о событиях, в которых он сам участвовал или которые сам наблюдал»[71]. Для мемуаров наиболее характерны общие для всех источников личного происхождения признаки.

Субъективность мемуаров выступает как неотъемлемое их качество, которое проявляется в них со всей очевидностью и полнотой и, казалось бы, серьезно препятствует получению из них достоверной информации. Так, Е. В. Тарле акцентировал внимание на том, что главная черта мемуарной литературы состоит именно в ее чрезвычайно субъективном характере, поскольку «у автора есть совершенно сознательное намерение показать людей и их поступки лишь в известном освещении: выявить одно, скрыть другое, извратить третье». Он отдавал приоритет архивным документам[72]. Тем не менее даже такое осторожное отношение к мемуарам не мешало историку активно их использовать в исследовательской деятельности при условии критического отношения к данному виду исторических источников. Положительно отзывается о субъективности мемуаристики П. А. Зайончковский: «Ценность мемуаров заключается в изложении фактической стороны описываемых событий, а не в оценке их, которая, естественно, почти всегда субъективна»[73].

Ретроспективность мемуаров как исторических источников – их необходимая и неотъемлемая черта. Но при этом она, как указывает И. Л. Сиротина, «не всегда бывает положительной». Поэтому «при обращении к мемуарному источнику следует учитывать, что от величины разрыва между событиями, отраженными в воспоминаниях, и временем их написания в определенной степени зависит и правдивость фактических данных, и точка зрения автора. Чем больше этот разрыв, тем больше нарастает вероятность ошибок памяти. Отдаленность времени написания воспоминаний от описываемых событий множит в воспоминаниях разного рода ошибки, причем помимо забвения фактов, наблюдаются искажения, которые в экспериментальной психологии носят название „мечтательной лжи“, когда „в памяти затуманивается далекое прошлое, и желаемое выдается за действительность“»[74].

Документальность мемуаров основывается на письменных свидетельствах очевидцев описываемых событий, помогает восстановить факты, которые не отразились в других источниках, и нередко имеет решающее значение для реконструкции событий. Мемуаристика дополняет сведения о прошлом, полученные из других источников, уточняет их, восполняет лакуны в ранее полученной исторической информации. По этому поводу Н. П. Матханова справедливо отмечает: «Мемуары часто содержат уникальные сведения, факты, отсутствующие в других источниках: о закулисной стороне процессов выработки политических решений, подлинной роли отдельных лиц, истинном авторстве сочинений и документов и т. д. Они особенно ценны при изучении истории общественного сознания, повседневности, при создании биографий. Благодаря мемуарам могут быть воссозданы исторический фон, на котором развивались события, атмосфера и колорит эпохи. Иногда в их текстах сохраняются документы, письма. В ряде случаев мемуары – единственный или главный источник наших знаний о тех или иных событиях или их аспектах. Немалую ценность имеют сведения об отдельных людях, их взглядах, действиях, привычках. Различия в индивидуальных впечатлениях дают возможность расширить и обогатить представления об исторических событиях и известных деятелях. Мемуары являются источником по истории не только той эпохи, которая в них описывается, но и той, в которую они создаются»[75].

На это указывает и французский социолог М. Хальбвакс: «Полистайте мемуары какого-нибудь администратора, дельца, государственного деятеля: добросовестно исполнив свою функцию, он теперь излагает факты, которыми были заполнены годы его труда и кипучей деятельности, и это не столько его собственная история, сколько история некоторой социальной группы – профессиональной или светской. От исторического сочинения, ставящего себе целью рассказать факты такими, как их видели все люди в целом, и в том значении, какое они имели для всех, подобный индивидуально-автобиографический рассказ отличается не столько содержанием, сколько тоном и отдельными замечаниями (в которых, впрочем, часто обнаруживаются реакции определенного кружка или дух определенной партии), а также, возможно, отбором событий»[76]. Но при этом необходимо учитывать, что мемуары выступают как документально-литературные произведения и им принадлежит «особое качество документальной литературы в той установке на подлинность, ощущение которой не покидает читателя, но которая далеко не всегда равна фактической точности»[77].

И хотя общее недоверие к этому виду источников преодолено, анализ содержания мемуарного произведения на предмет достоверности имеет давнюю традицию в источниковедении. Так, М. Н. Черноморский еще в 1959 г. обращал особое внимание на «установление полноты и достоверности воспоминаний». По его мнению, «время написания воспоминаний, авторство и источники написания оказывают свое влияние на полноту и достоверность описываемых фактов. Изучение всех этих вопросов является предпосылкой для постановки и решения вопроса о достоверности и полноте воспоминания». Сформулированные М. Н. Черноморским три простых и емких по содержанию правила и в настоящее время актуальны для исследователя не только мемуаров, но и всего массива источников личного происхождения: «…во-первых, непременным условием является ознакомление с состоянием исторической науки на данном этапе и уровнем знаний об изучаемых событиях и явлениях. Это позволяет установить, что уже подвергалось исследованию и насколько данные мемуары могут расширить круг наших знаний по изучаемому вопросу, двигать вперед историческую науку в познании изучаемых явлений; во-вторых, необходимо установить и привлечь для изучения все имеющиеся источники, говорящие об изучаемых фактах и событиях. Это позволяет определить место данных воспоминаний в общем кругу имеющихся в наличии источников; в-третьих, необходимо широко использовать основной метод установления полноты и достоверности сведений в воспоминаниях – метод сопоставления сведений воспоминаний с другими источниками – с периодической печатью, с документальными материалами, как опубликованными, так и хранящимися в архивах, с воспоминаниями других участников событий. Этот метод сопоставления воспоминаний с другими источниками в сочетании с изучением указанных выше вопросов позволяет установить как правильность описания фактов и событий, так и полноту их освещения и влияние отдельных субъективных факторов на характер их описания»[78].

Виды мемуаров исследователями выделяются по разным основаниям, которые, как правило, связаны с предметной сферой представляемой ими науки[79]. Сама же исследовательская систематизация мемуаров определяется также предметной направленностью исторического исследования. Так, при изучении государственных и правовых институтов в число «главных» будут поставлены мемуарные произведения политических и государственных деятелей, мемуары о них ближайшего окружения (подчиненных по службе, членов семей). При исследовании репрессивной политики и карательных механизмов нужно «взглянуть на события» через личные свидетельства, представляющие основные стороны этих процессов. Изучение развития отдельных отраслей науки потребует обращения к воспоминаниям участников исследований и т. п. С определенной долей условности выделим основные разновидности мемуаров.

Мемуарно-биографические произведения – классические мемуары, в центре повествования которых находится их автор и которые описывают свою жизнь, свое личное восприятие времени, событий, окружения, отношений и т. п. Они могут быть написаны лично, надиктованы на магнитофон, расшифрованы помощниками или изложены по рассказам или «литературным записям» автора другим лицом. Данный вид мемуаров может носить и посмертный характер, когда они готовятся к изданию после смерти автора родственниками и близкими покойного. Они могут варьировать в зависимости от возраста и родственных связей, например «воспоминания детей» партийных государственных деятелей, военачальников, ученых.

Мемуарно-документальные произведения характеризуется не только основными признаками классических мемуарных произведений, но и включением в текст различных исторических источников: официальных документов различного характера, материалов прессы, персональных свидетельств отдельных лиц и др. Такие произведения могут включать документальный материал, который исследователь может почерпнуть только из указанного источника в силу утраты соответствующих документов или сохранения режима ограниченного доступа к ним.

Мемуары-портреты – тематические повествования о других лицах: государственных деятелях, деятелях культуры, ученых. «Автор мемуаров в данном случае становится на позиции биографа и сталкивается с проблемой, которая для биографа всегда актуальна, – где грань между наукой и искусством в биографии? Причем в большинстве случаев ситуация усложняется тем, что по отношению к описываемым персоналиям автор мемуаров испытывает (или испытывал, что также не остается без следа) те или иные чувства»[80].

Мемуарно-художественные произведения представляют собой произведения, «созданные отчасти по памяти, отчасти с использованием записей, публикаций разных лет, собственных прежних воспоминаний, мемуаров других авторов, писем своих и чужих и т. п.»[81]. Они автобиографичны по своему содержанию – отражают увиденное и пережитое автором, но построены на основе художественного, творческого метода передачи действительности с созданием обобщенных характеров своих героев, допускают авторский домысел, вымысел, которые развивают и художественно оформляют отдельные эпизоды и ситуации. Такие тексты имеют своеобразный «пограничный характер» и не являются в классическом понимании ни мемуарами, ни художественными произведениями.

Итак, классификация источников личного происхождения позволяет показать значение в исследовании прошлого и особенности данного вида носителей исторической информации. Они, выступая как субъективное отражение произошедших событий, существенно расширяют палитру представлений о них, а порой включают в себя уникальную информацию, которая не содержится (или даже не может содержаться) в других исторических источниках.

* * *

Подводя итог, отметим, что источники личного происхождения выступают важным средством познания исторических и историко-юридических явлений. Данный вид исторических источников как носитель историко-юридической информации позволяет не только расширить характеристику становления государственных и правовых институтов и представить их в виде отражения организационно-регулятивных функций, но и показать черты и различные стороны институционализации государственно-правового развития. Большое значение данные источники имеют для изучения формирования идеологии государственно-правовых преобразований, биографий и политико-правовых взглядов мыслителей прошлого, системы взаимоотношений участников различных видов юридической деятельности, правосознания, правовой культуры и других сторон жизнедеятельности общества в юридической сфере. Активное использование источников личного происхождения в историко-юридических исследованиях позволит отойти от опоры только на источники официального происхождения: законодательство, материалы официального делопроизводства и практики – и повысить познавательную значимость таких исследований.

В дальнейшем в рамках специальном публикации мы планируем обратиться к анализу массива источников личного происхождения, несущих информацию об истории советского государства и права.